Василий Шукшин - Странные люди [сборник]

Рядом с Борисом Виккелом все время находится (сперва на правах невесты, потом – жены) Татьяна Маевская, которая, в конце концов, и дала повод к разоблачению убийцы. Но она заметила в поведении мужа то, что и должна была заметить, будучи здоровым, нормальным человеком, основной и главный разоблачитель убийцы был сам убийца.

Здесь (наверное, это должна быть вторая серия) следует проследить, как неуютно и тяжко жить среди людей человеку с мертвой совестью. Весь-то сокровенный смысл фильма отнюдь не в детективной его части, не в том, как изобличают убийцу (хоть это и делают), а в том, как он сам себя изобличает. В обществе, где в основу нравственных и моральных ценностей положен труд, очень и очень непросто пребывать и утверждать иные принципы, вроде этого: к цели любыми средствами. Рано или поздно, но этот «сверхсильный» человек должен был вступить в противоречие с основным требованием развитого общества: к общественно полезной цели – через труд и творчество. Ему стало душно в тесном пространстве своего «учения», груз его омерзительной тайны сделался непосильным... Он стал опасно для себя болтлив. Если бы он жил там, где сила денег, например, в состоянии оградить человека, преступившего закон, от вторжения правосудия, или где с помощью денег (все сбережения родителей, немалые, надо сказать, перешли к наследнику) можно было бы проложить путь к той самой головокружительной карьере, к которой стремился наш «сверхсильный» герой, может быть, все было бы в порядке. Но в обществе, где используются совсем иные верования, он немедленно очутился в нравственной изоляции. И он из нее стал выбираться... Он стал судорожно искать связи с людьми, стал тяготиться своей тайной, стал подгибаться под ней – стал болтлив и развязен, стал неуклонно вести дело к тому, чтобы разоблачить себя. И все же это не мотив показания, это страх, одиночество, беспомощность довольно, в сущности, слабого человека. В электричке, когда он был слегка «подшофе», он вдруг заговорил со своим институтским товарищем. «А что, если бы выяснилось, что это я сделал?» – спросил он. «Как это может быть, что ты!» – удивился парень. И оттого, что это очень уж нелепо, не придал значения этим страшным словам. Но Виккел ведет себя все более нелепо, странно: он снова и снова заговаривает об убийстве. Он неоднократно заговаривает об этом со своей женой, и все в таком же духе: «А что, если бы ты узнала, что это сделал я?» Он ведет себя так, как если бы заболевший проказой человек, один только догадывающийся о своей болезни, беспрерывно выспрашивал у всех: «А что делают с прокаженными?»

Подробно принципы своего «учения» он досказывал следователю по особо важным делам, на следствии. От «учености» нашего героя ничего не осталось: он стал изо всех сил спасаться. Стал, например, клонить к тому, что он – ненормальный. Три месяца его исследовали самые авторитетные специалисты – нормален. Тогда он вновь стал налегать, что его убийства – это тяжкие, но необходимые для открытой им целой науки эксперименты. Но тут же вскрывалось, что он – довольно корыстное существо (он даже пожалел и не надел новый костюм на покойного отца, а надел поношенный и так схоронил). Понимая, что спасения нет, что он приперт к стене, он инсценирует (опять инсценирует!) самоубийство в камере (хотел повеситься, но как раз напротив смотрового окошечка, куда ежеминутно заглядывает охранник). Он с великой легкостью забывает (он же в изобилии записывал все, что относится к сильным личностям!), как ведут себя сильные в преддверии смерти: он суетится, ловчит, рассчитывает, позирует, то выказывает наигранное спокойствие, а то намекает, что – ненормален.

«Сверхсильной» личности, в конце концов, было неопровержимо доказано, что он – взбесившаяся мразь, у него – путем обычной логики – отняли все претензии, сняли с него все покрывала «ученого» и «героя»... и вынесли смертный приговор.

– Далеко не часто бывает такое «совмещение», как у вас, когда один человек выступает как писатель, режиссер, актер. «Калина красная» меня просто поразила. Тема фильма чрезвычайно проста, но он производит очень сильное впечатление на зрителей независимо от того, кто они. Я разговаривал и с простыми людьми, и с интеллигентами.., и для меня, иностранца, это изображение России такой, какая она есть. И в этом фильме, и в «Печках-лавочках». Я хотел бы понять, почему вы открываете двери этого крестьянского мира. Может, я задаю вопросы несколько беспорядочно, но я именно пытаюсь понять. И еще одно: кое-кто усмотрел в «Калине красной» нечто такое мистическое... эта деревня – единственное светлое пятно... поймите меня правильно, не мистицизм религиозного характера, а именно что деревня, природа, сельская местность – это единственно светлое пятно. Как вы это расцениваете?

– Я родом из деревни, крестьянин, потомственный, традиционный. Очень рано пошел работать. Это была война, мы недоучивались в школах. Я окончил семь классов школы и пошел работать. В четырнадцать лет. Пошел работать, затем... подошел срок, и я пошел служить, служил во флоте. Затем только у меня в жизни появился институт.

А до этого я сдал экстерном за десять классов. То есть от начала вступления в самостоятельную жизнь до возможности осмысления в институте того, что я успел увидеть – это порядка 10–11 лет, – прошел период набора материала, напитанности им. Стало быть, мне в институте уже можно было объяснять на базе собственного жизненного опыта.

Я, к счастью моему попал учиться в мастерскую очень интересного человека, человека глубокого ума. Интеллигента. Михаила Ильича Ромма, ныне покойного, к сожалению... Я его с благодарностью вспоминаю всю жизнь. Вот, может быть, то обстоятельство, что я уже успел кое-что повидать и встретился с разумом, был в состоянии мне помочь осмыслить мною же виденное, привело меня к тому, что, положим, захотелось писать. Я писать начал в институте, и первые опыты мои литературные как раз читать начал Михаил Ильич Ромм. Он, что называется, и благословил меня на этот путь, он и просматривал рассказы. Ну, это были еще слабые рассказы, тем не менее, он мне советовал не оставлять этого дела, что я и делал потом. По окончании института я уже выбрался на профессиональную дорогу и стал печататься.

Это так. Что касательно, так сказать, дороги в искусстве, – о чем рассказывать? Я не мог ни о чем другом рассказывать, зная деревню. Я был здесь смел, я был здесь сколько возможно самостоятелен; по неопытности я мог какие-то вещи поначалу заимствовать, тем не менее, я выбирался, на мой взгляд, весьма активно на, так сказать, однажды избранную дорогу... И, в общем-то, мне кажется, я не схожу с нее, то есть темой моих рассказов и фильмов остается деревня. Мне тут думается: надо прожить три жизни, чтобы все рассказать. Может быть, несколько меняется интонация в разговоре. Вот до сих пор меня, предположим, интересовала деревня как таковая, вот там взятая, на своем месте взятая. А теперь... деревня ведь у нас пошла, она пошла в город, вышла на дорогу, она стала видеть город у себя дома, в деревне, так сказать, в виде всяких технических новшеств, строений... вот, даже способа работы: техника, механизмы... Отсюда деревня стронулась, и вот на этом периоде, на этом своеобразном распутье меня тоже деревенский человек интересует. Вот он вышел из деревни. Что дальше? Мне думается, что фильм «Калина красная» в этом смысле прямо отвечает на эти, что ли, новые для меня задачи.