Иван Лазутин - Крылья и цепи

Каждый шаг своего поведения — слово, жест, взгляд — Дмитрий старался строго контролировать рассудком: как-никак он все-таки сидит с иностранцами.

Пили и новые знакомые Шадрина. Гарри пил с каким-то особенным смаком и много закусывал. Не отставал от него и Альберт. Больше других он налегал на черную икру.

Раскрасневшись от выпитого вина, Надя говорила без умолку. Она видела, что Шадрину понравились и американец, и ее жених, а поэтому была так счастлива, что с трудом сдерживала свой восторг.

Пили за дружбу, пили за Москву, пили за женщин… Больше всего пили за Надю.

Дмитрий заметно пьянел. Говорил мало, больше курил. Теперь ему все нравились: Гарри, Надя, ее внимательный и умный друг Альберт.

Американец оказался добродушным парнем, влюбленным в русских. Судя по тому, что вторую мировую войну он начал солдатом в сороковом году, можно было заключить, что ему уже перевалило за тридцать. Но выглядел он моложе своих лет. Когда заговорили о войне и Альберт коснулся вопроса о национальной храбрости, Гарри еще больше оживился. Он даже привстал, сделав знак, чтоб ему не мешали что-то вспомнить. Потом сел и долго-долго тер лоб ребром ладони. Наконец вспомнил:

— К Наполеону в его последние дни изгнания, на почти пустынный остров, приехал один видный политический деятель. Посетив умирающего императора, он спросил его: «Как вы оцениваете доблести французов и русских в Великой войне?» Наполеон, как мне помнится, ответил: «В войне с русскими французы показали себя храбрейшими и бесстрашными воинами. Русские доказали всему миру и на веки веков, что они непобедимы!..» — Сказав это, Гарри стремительно вскинул над головой кулак: — Это сказал великий Наполеон! Он был пророчески прав. Русские — это нация гигантов.

Дмитрию налили коньяк в бокал для вина. Но ему теперь было все равно. Он твердо знал, что отлично соображает, помнил, что он должен рассчитаться за свой заказ и спешить домой. Ему захотелось обнять всех: и Альберта, и Гарри, и Надю. Какие они удивительно хорошие и милые люди!.. Даже рыжий официант, который недавно был так неприятен ему, теперь казался добродушным, бесхитростным парнем. И взгляд его серых глаз уже не бегал, как две капли ртути на блюдце. Дмитрий подозвал официанта, налил ему рюмку коньяку и извинился, что был неучтив и резок с ним. Пить на глазах у посетителей официант не стал. Поблагодарив, он с рюмкой, умело спрятанной в широкой ладони и накрытой салфеткой, поспешил на кухню.

— Друзья! Разрешите тост? — сказал Дмитрий. Стряхивая с папиросы пепел, он встал. Ему было все равно: смотрят или не смотрят на него с соседних столиков. Мир для него в эту минуту замкнулся здесь, у стола, за которым сидели Надя и его новые друзья. Теперь они называли друг друга по именам. Так проще…

— Друзья!.. Выпьем за то, чтоб русские и американцы никогда не стреляли друг в друга. Пусть порукой этому будет пророчество Наполеона!

Тост Дмитрия встретили восторженно. Гарри, прищурившись, шутливо погрозил Дмитрию пальцем:

— Каждый второй русский — дипломат. Вы только вдумайтесь. Звучит, как формула: «Пусть порукой этому будет пророчество Наполеона!» Великолепно!.. — Гарри разлил по бокалам шампанское.

Заиграл оркестр. Надя и Альберт пошли танцевать.

Теперь Шадрина ничто не раздражало: ни чопорные лица посетителей, ни резкие взвизги джаза. Сквозь сизые кольца дыма он смотрел на дробящиеся струи фонтана и думал: «Как чертовски здорово жить на свете! Терешкин… Что такое Терешкин? Моллюск, одноклеточная амеба, о которой не стоит думать. Жалкий каптенармус хозвзвода… — Среди танцующих Дмитрий отыскал взглядом Надю и Альберта. — А Надя?! Она же прелесть. Как только ее батюшка, контр-адмирал Радыгин, не может понять, что Альберт — порядочный парень, сама судьба свела их. Своими вторжениями в жизнь дочери ты, адмирал, можешь наломать дров…»

У Дмитрия было отличное настроение. В эту минуту ему очень хотелось, чтобы рядом была Ольга. Сейчас он был бы с ней таким нежным, он сказал бы ей такое, чего не говорил никогда… Но он еще скажет. Скажет, когда придет домой. Впереди у них целая жизнь. Откроется же когда-нибудь и перед их глазами зеленая долина в цветах и росе. И Шадрин верил: это время настанет. Ведь не зря же бабка говорила, что он родился в рубашке.

Дмитрий вскинул голову и посмотрел на Гарри. Тот сидел молча, курил сигару и наблюдал за танцующими.

— Как Москва, нравится? — чтобы не молчать, спросил Шадрин, чувствуя, что язык его тяжелеет. Он не пил уже более года и теперь ощущал, как действовала на него водка, смешанная с коньяком.

— Город труда и солнца!.. — воскликнул Гарри.

— Да… — мечтательно произнес Шадрин. — Труд… Короткое слово… Труд… Работа… А сколько в этом простом слове спрессовано человеческих трагедий, сколько надежд оно сеет в душе, какие океаны радости в нем заключены…

— Вы романтик, Дмитрий.

— Я не считаю это несчастьем.

— Я до сих пор не осмелился спросить: кто вы по профессии? — сказал Гарри.

В этом вопросе Шадрин не нашел ничего неожиданного и подозрительного.

— По образованию я — юрист, а работаю… — Шадрин растерялся. Что сказать Гарри о своей работе? И он решил солгать: — Работаю адвокатом в городской коллегии.

— О! — Гарри покачал головой. — Вы богатый человек? У вас частная практика?

— У наших адвокатов частной практики не бывает. У нас это дело общегосударственное.

— Курите, пожалуйста, — Гарри пододвинул Дмитрию коробку с гаванскими сигарами. — Давайте не будем говорить о политике. Женщины и спорт куда интереснее.

Джаз смолк, и танец кончился. Надя и Альберт подошли к столу. Глаза Нади влажно блестели. Она не скрывала своего счастья и вела себя, как девочка, которой вместо одного обещанного шарика подарили целое облако разноцветных шаров.

Дмитрий отгрыз кончик сигары, закурил. Но поперхнулся, как только сделал первую глубокую затяжку.

— Нужно быть американцем, чтобы курить такие сигары! Крепче нашей бийской махорки.

— Я давно знаю русских, — сказал Гарри, поднося ко рту ломтик ананаса. — С сорок пятого года. Я служил летчиком в истребительном полку. И вот там, на Эльбе, впервые встретился с ними.

— Вы были на Эльбе?! — Шадрин, широко разбросав руки, потянулся к Гарри.

— Это, пожалуй, был самый счастливый день в моей жизни! С тех пор, как бы ни спорили между собой дипломаты и конъюнктурные газетчики, я никогда не изменю мнения о русских!

Дмитрий отчетливо представил себе то, что было семь лет назад, на Эльбе, куда ему не довелось дойти. Об этой встрече Дмитрию после войны рассказывали однополчане. Да, когда-то русские на этой легендарной реке встретились с американскими солдатами. Обнимались, пили за победу, за дружбу… Тогда ничто не омрачало радости долгожданной встречи. И вот сейчас, спустя семь лет, они сидят за одним столом. Нет уже больше войны, но есть невидимая черта между ними. Напоминание о встрече на Эльбе растопило эту прозрачную ледяную завесу, которая незримо стояла между Шадриным и Гарри.