Юрий Мушкетик - Вернись в дом свой

— Не нужно, — поморщился Майдан. — Короче и по существу.

— Это и есть суть. Повторяю, анархия, волюнтаризм во всем. Проекты почти фантастические. Фантазия на свободную тему. И кто только этим не занимается. Даже вчерашние студенты. Либерализм. Вот скажите, — обратился Бас к Тищенко, — сколько выговоров вы вынесли за последние три года?

Тищенко посмотрел на него с улыбкой, почесал затылок, развел руками.

— Приготовил было один — вам за грубость и превышение власти, но и тот разорвал.

— Демагогия! Вы хотите сбить меня с принципиальной позиции.

— Ваша позиция — всегда упрощенная. До примитива.

— А ваша, наоборот, скользкая.

Майдан постучал карандашом по столу.

— Разговор не по существу. Кто еще просит слова? Вы, Вечирко?

Вечирко давно ерзал на стуле, досадуя, что Ирша выскользнул, как мокрый обмылок. «Если я не заявлю о себе и на этот раз… Майдан, похоже, придерживается линии Баса. Да и поздно, неудобно отказываться от того, что говорил на предыдущем заседании».

— Мне кажется… То есть я думаю, — начал он, как всегда, вежливо и слегка вкрадчиво, — инициатива — это хорошо, но если она… взнуздана. А с другой стороны, мы видим и возвеличивание собственной личности. Только и слышим: «Товарищ Тищенко говорит… Товарищ Тищенко считает…» А это, так сказать, метод. Весь коллектив работает на одного человека. — Вечирко немного зарывался, он это сознавал, но также сознавал, что Тищенко никогда не будет ему мстить — не унизится до мести, и потому, ощущая безнаказанность, упивался «разоблачением». Знал: тех, кто обличает, боятся, пусть не уважают, но опасаются. А еще он будто бы «отрабатывал» свои грехи, показывал: вот, мол, я какой — в быту, в малом, оступился, зато в главном, в основном — принципиален до конца.

— Разрешите, — попросил слово Огиенко. — Два последних выступления напоминают мне побасенку про умирающего льва и про осла…

Майдан поморщился, как от зубной боли.

— Ваши аналогии неуместны.

— Но нельзя же так… Допустим, Василий Васильевич не идеальный руководитель. Из выступления Вечирко выходит: либерал и зажимщик! Инициатива — и отсутствие линии! А не проще ли сказать — авторитет. Он сам необычайно одаренный архитектор. По его проектам только в нашей республике построены десятки интересных сооружений, общественные здания и жилые дома. Он поддерживает все талантливое. Временами смотришь — вроде бы и традиционно, а трактовка современная. Да, он иногда отступает от общепринятого, смело ищет новое, он враг примитива. Правда и то: не выполнить его поручения или указания не так страшно, как стыдно. Он любит творчество, а не слепое подчинение. И выговоров не выносил, потому что коллектив сам сурово наказывает нарушителей трудовой дисциплины. В этом сила руководства товарища Тищенко.

— А недостатков нет? — спросил Григорий Иванович Корень, заместитель главного инженера, человек в институте сравнительно новый — полгода, как перевелся из Харькова. Спросил будто бы и не категорично, но многозначительно, показалось, что за этим вопросом стоят веские аргументы. О нем говорили как о человеке с перспективой. Передавали, будто при переводе кто-то в министерстве ему обещал быстрое выдвижение. Тищенко почему-то пришли на ум слова Майдана: «Уж очень ты удачливый, таких не любят…» По кабинету пронесся шумок: кто-то вздохнул, кто-то со значением хмыкнул, кто-то перешептывался с соседом.

Майдан шевельнул пересохшими губами.

— Давайте послушаем, что скажет Тищенко.

Василия Васильевича ударила под сердце крутая волна, и захотелось, чтобы сразу все кончилось, ему сделалось неловко за тех, кто сидел молча и своим молчанием как бы осуждал его, ощутил обиду, злость и недовольство собой.

— Я сказал все. Я честно служу людям, служу партии.

— А может, ты бы… кое-что признал? — Майдан чуть было не добавил: для порядка. — Или ты считаешь, что не имеешь ошибок? Расскажи, как собираешься работать в будущем.

Майдан хотел убить сразу двух зайцев: спасти Тищенко и «выдержать линию», которую, казалось ему, выдержать было необходимо. Конечно, можно всколыхнуть, расшевелить это молчаливое море… Но он видел, что слишком уж много тут сидит опытных молчунов, они рта не раскроют, хоть заседай до самого утра. Большей частью это порядочные люди, они и молчат, потому что порядочные. Кое-кто из них знает об Ирше то, что знает и он, Майдан, и это сбивает их с толку. Заседание шло к концу, и Майдан чувствовал, что приходит конец и его терпению и выдержке. Невольно отметил, что прежде и того и другого было значительно больше. Когда-то он мог и отважиться на что-то и сорваться, сломать воздвигнутые в душе преграды. Почти все самые крутые перепады в его жизни связаны с Тищенко. Почему-то именно с ним, какая-то ирония судьбы или что-то в этом роде. А возможно, именно потому, что Тищенко такой… одержимый до безрассудства. Не за это ли и любил его Майдан, любил… и осуждал. Уже в первый год тот наломал изрядно дров. Да еще и бросал снизу вверх поленья в одного из тогдашних руководителей. И тот нажал… Сказал, чтобы Майдан дал бой Тищенко на собрании. И Майдан написал выступление. Отдал на перепечатку. А перед самым началом собрания разорвал с остервенением. В клочки. Было трудно, но выстоял. Тогда он был способен на подобное. «Старые люди подозрительны по причине своей недоверчивости, а недоверчивы по причине своей опытности. Они на своем горьком опыте испытали и знают, как трудно приобрести и как легко потерять… Так старость прокладывает дорогу робости, ибо страх есть своего рода охлаждение. Они не поддаются надеждам благодаря своей опытности, так как большинство житейских дел дурно и по большей части оканчивается плохо». Откуда это? Похоже, из Аристотеля, когда-то увлекался. Но тогда эти строки не воспринимались всерьез. А вот сейчас всплыли, как из глубокого колодца. Что их вызвало?.. Кажется, он прослушал что-то из выступления Тищенко…

— У нас развелось немало людей, — теперь он ясно слышал голос Василия Васильевича, — чей главный жизненный принцип — каяться и обещать. Обещать и каяться. Раскаялся — к живи спокойно до новых ошибок. А мои ошибки все на виду. Если это ошибки. Я уверен, пройдет немного времени, и нам всем будет стыдно. Очень стыдно… за эти коробки… За их эстетическое убожество.

Майдан покраснел и, как всегда в такие минуты, взорвался:

— Я прошу тебя помолчать. Я лишаю тебя слова!

Ему казалось, что это самое разумное, что он может сейчас сделать. Увидел: Тищенко вспыхнул, значит, пойдет напропалую, наговорит столько, что потом не расхлебаешь и за неделю. И ему, Майдану, нужно найти такое решение, чтобы и осудить Тищенко и не выгнать его из института. Майдан был архитектором и прекрасно понимал, что пятиэтажный примитив унижает людей, они потому и молчали, что не могли с этим примириться, негде было развернуться творческому порыву, таланту, искусство сводилось к копировке. Он хотел спустить дело на тормозах, хотя и не знал как. Может, потому и обратился к Беспалому. Это был проверенный ход — подключить громоотвод, через который заземлилась бы, ушла в песок еле сдерживаемая, искавшая выхода энергия.