Юрий Мушкетик - Вернись в дом свой

Но Долина уже не слушал его.

Он смотрел на «Старика», глаза в глаза. Внимательный, слегка ироничный взгляд как бы говорил что-то Сашку. И он хорошо понимал — что. На мгновение в нем вспыхнула злость, ему хотелось возразить этому взгляду и всему, что он выражал, но не было сил сражаться с фантомом, который создал своими руками и дорисовывал воображением. Было страшно до безумия — состязаться с кем-то в себе, с самим собой.

Эта борьба или только дыхание ее и обессилили Долину. Он повернулся и пошел прочь. А за спиною раскатисто гремел голос учителя:

— Скульптура, можно сказать, стала образцом для многих. Своеобразным эталоном, если хотите знать. За три года, с тех пор как она стоит здесь, у нас появилось около десяти подражании. Разумеется, неудачных. Почему же неудачных?..

Ответа Сашко не услышал, он поторопился закрыть за собой дверь. Но он знал ответ. Хотя, может быть, и не смог бы выразить его словами. Он выходил за рамки того, что наверняка растолкует ученикам учитель. Он касался всего творчества Долины. Но можно ли довериться интуиции? Наверно, нет. Ведь если он доверится, то останется без ничего. То есть того, что он имеет, у него никто не отберет, но впереди расстелется пустыня. В нее он побоится ступить.

Нет, думал Сашко, все это глупости! Он устал. Ему надо отдохнуть. Бросить все и поехать куда-нибудь.

И он вспомнил о приглашении Примака.

Они ехали по сумской дороге, впереди «Запорожец», за рулем которого сидела Люся, за ним Долина на «Жигулях». Останавливались почти во всех больших и малых городишках: то заправлялись, то обедали, то кто-то из детей просил пить.

И почти всюду ладная фигура водителя «Запорожца» привлекала к себе взгляды мужчин. Но Люся этого не замечала или делала вид, что не замечает, держалась непринужденно, уверенно, и это почему-то раздражало Долину. А порой даже пугало, особенно когда Люся слишком гнала машину по шоссе. Даже отсюда, из «Жигулей», было видно, как тяжелая, сложенная вдвое коса повисала в воздухе, а края банта трепетали словно крылья бабочки.

— Посигналь, пусть не гонит так, — просила Светлана, она дремала в тесном гнездышке среди подушек и всякого домашнего скарба на заднем сиденье.

Сашко сигналил, и Люся на мгновение оглядывалась, помахивала рукой, мол, все хорошо.

Неприятности начались, когда пробирались через лес. Незадолго перед этим прошли дожди, и лесные колдобины были полны водой. Лесник, немолодой рябоватый дядька Микита, ехал на мотоцикле по петлястой тропинке меж дубов и сосен, а машины рвали колесами мокрый глинозем, завывая моторами. То ли «Запорожец» был легче, то ли Люся успешней лавировала среди луж, но она проскакивала, а Сашко засел несколько раз, пришлось рубить ветки и толкать машину. Пока доехали, все были в грязище по самые уши. Зато наградой им были хоромы дядьки Микиты, которые тот оставил прошлой осенью, перебравшись в село. Огород он обихаживал и за садом присматривал тоже. Старый яблоневый сад отделял усадьбу от поля. Она примостилась с краю леса, который простирался влево и вправо синими крылами, охватывая участок поздней гречки, — она как раз отцветала и плескалась серебристо-белыми волнами в берега яблоневого сада. Дом, хлев, два погреба (почему два?) стояли посередине усадьбы. Между садом и дубовым гаем, перед домом, расположился огород, а за ним поседевший, с перестоявшими травами лужок. За домом мощной стражей стояли четыре разлогих, ветвистых, толстых-претолстых сосны. Так сосны раскидываются только на приволье. На них с утра до вечера орало несметное число всяческих птиц, от маленьких серых синичек-поползней до тяжелых коршунов-орланов, которые умащивались на крайней суховерхой, самой высокой сосне и озирали поле. После приезда Долины и Примаков орланы покинули насиженное место. Но самый прекрасный вид открывался в левую, если стать лицом к полю, сторону. Туда спадала глубокая долина или овраг, кудрявившийся молодыми дубками и кленами, а дальше высились холмы, тоже поросшие лесом. Похожие на горы, они синели в ясный день, а в дождливую погоду курились, словно настоящие горы. На дне долины поблескивало озерцо.

Даже Светлана, поглядев на такую красоту, засмеялась и перестала болезненно морщиться и прижимать ладонь ко лбу.

Тут же, на высоком крыльце, они открыли бутылочку «Экстры», а дядьку Микиту угостили еще и «Старкой». Потом натаскали из хлева сена и стали устраиваться на ночь.

Долины заняли в доме большую комнату, с печью и лежанкой. Примаки — меньшую. Большая комната выходила окнами на лес, меньшая — на сад и поле.

Но в первую ночь не спали до самого рассвета.

Только Сашко задремал, как его разбудила Светлана. Она трусливо дрожала и жалась к нему.

— Слышишь, слышишь? — шептала.

За окном кричала какая-то птица. Сашко и не слыхивал никогда такого крика. Это был не крик, а какое-то дребезжанье, звучавшее одной долгой тоскливой нотой; дюр-р-р-р-р-р. А потом короткий всхлип, что-то похожее на кашель, и снова — дюр-р-р-р-р-р-р. За окнами чернела ночь, гудели сосны и раздавался этот ужасный голос. Наверно, птица сидела в саду, на яблоне. Сашко успокаивал Светлану, но и ему этот крик леденил душу.

В конце концов, видя, что странная птица не даст им спать, он поднялся и снял с гвоздя ружье, которое вчера повесил в головах. Отодвинул засов и вышел на крыльцо. Луна еще не взошла, но небо густо усеяли звезды, оно было просвечено до дна. Только сурово чернел дубовый гай и изредка что-то постукивало за домом, казалось, там кто-то ходит. Это падали яблоки.

Долина сразу увидел птицу. Та сидела на крыше хлева, на самом гребне. Сашко медленно поднял ружье. Но в тот же миг кто-то дотронулся до его плеча. Люся стояла в накинутой на плечи кофточке, в ее больших глазах отсвечивали звезды.

— Не надо, — сказала она. — Это совка-ночница. Я ее сейчас прогоню, и она больше сюда не прилетит.

Люся спрыгнула с крыльца и махнула белой кофтой. Птица сорвалась с места, шуганула в ночь.

Она вправду больше не кричала на усадьбе. Вечером, уже в темноте, появлялась, несколько раз облетала подворье и исчезала во мраке. А это странное «дюр-р-р-р-р» чуть слышно доносилось издалека…

Но утром случилось досадное происшествие, которое снова едва не заставило их сбежать из лесу. Выйдя на крыльцо, Петро обнаружил перегрызенную пополам гадюку. Наверно, ее поймал в лесу еж и притащил сюда. Петро не догадался закинуть гада в кусты, позвал детей. Они подняли крик, а за ними — Светлана; она потребовала, чтобы Сашко собирал вещи. Сашко все-таки не послушался, они с Петром взяли косы, что висели в чулане, и принялись косить бурьян, которым густо заросло подворье. К полудню подворье было выкошено так, что негде было спрятаться и мыши. А тем временем подоспел и завтрак. Люся нажарила дерунов и наварила вермишели, которую заправила жареным салом с луком. И деруны, и вермишель были очень вкусные, дачники уселись в саду под яблоней, столом им служили положенные на две дубовые окоренки липовые доски, а стульями — березовые кругляки. Дети визжали от восторга и умяли столько дерунов и вермишели, сколько дома не съели бы и за неделю.