Александр Зуев - Через сердце

Генерал хмуро протер очки и принялся за чтение, чуть пошевеливая губами. А из-за золотого генеральского плеча побежали по неровным карандашным строчкам быстрые глаза Мариши.

«Малёшка моя, перечитал сейчас твое письмо, и опять скверно в душе… Чую твой слезный ослабший голосок… Эти беспомощные жалобы сразу сшибли меня с привычных ходуль, ослабло сейчас все во мне. Что я могу сказать тебе сейчас? Чем утешу? Все будет ложь, не верь никаким утешениям.

А настоящее вот оно: мне страшно, я стону от ужаса, только голос мой не слышен от воя и грохота канонады. Вот уже несколько дней кругом меня разверзается земля и мечет в небо огонь. А через час мы опять идем в наступление. Прощаюсь с тобой, малёшка моя.

Бедный мой Васька, он погиб от газов третьего дня. Смешно! Когда он, уже отравленный газом, издыхал на полу землянки, из щели выбежала угоревшая мышь. Велик инстинкт жизни! Васька, завидев мышь, еще описал некую фигуру в воздухе, чтобы схватить ее, но… опоздал: газ уже сжег ему легкие.

Я стараюсь отвлечься, перемочь дрожь, которая колотит меня всего.

Сейчас ночь, скоро будет светать, ты спишь сейчас…

Как я люблю тебя!.. Мне кажется, я никогда еще не умел рассказать тебе об этом настоящими словами. Люблю нашу комнату, люблю поле, лес, травку — так, вероятно, любят умирающие. Жить хочу я, о боже мой!..

Зачем мне умирать, за что, за какую вину? Ничего не знаю, не понимаю. В этом ужасе не звучат торжественные слова, все полиняло, ни во что не верю больше.

Инстинкт жизни велит мне: беги, прячься, рви ногтями землю, как крот; но я знаю, что поздно, и отчаяние трясет мою руку, я едва веду карандаш. Малёшка, передай маме…»

Письмо обрывалось на половине фразы.

— Найдено, — сказал деловито Вильде, — в сумке убитого офицера. Не отправлено за отсутствием адреса. А вот извольте видеть: о том же самом свидетельство, так сказать, от науки.

Вильде двинул по столу новую бумажку.

«Настоящим честь имею донести, что регистрация случаев предумышленного членовредительства среди нижних чинов Н-ской дивизии показывает заметное повышение.

Так, из разных рот Н-ского полка было доставлено четырнадцать человек с глубокими опухолями разных частей тела, преимущественно ног, требующими операционного лечения в стационарах.

По тщательном выяснении дела мною было обнаружено происхождение указанных опухолей. Заболевшие нижние чины по определенному между собой сговору и в строгой очередности производили себе прививку полевого лютика, или курослепа, привязывая его натуго бинтом к намеченному месту. Зачинщики по выздоровлении арестованы, и трое по приговору военно-полевого суда расстреляны.

Второй случай, который удалось распознать не сразу, охватил несколько рот Н-ского полка. В полковой околоток стали являться нижние чины с явлениями острого воспаления глазной сферы.

Фельдшер, полагая, что имеет дело с какой-то заразительной болезнью, откомандировывал больных в тыл для лечения.

Находясь на излечении в тылу, больные на вопросы о причинах заболевания отвечали весьма различно. Наконец по сознанию одного из преступников удалось установить, что причиной заболевания была известь, закладываемая под глазное веко.

Пятеро установленных зачинщиков по приговору военно-полевого суда были расстреляны, зараза прекращена.

— Говорили мне, — сказал Вильде, — что сей эскулап представлен был за проявленное рвение к соответственной награде, но, к сожалению, приказа о том мне не удалось разыскать.

Вильде испытующе посмотрел в слоистые стекла генеральских очков. Генерал был сумрачен и спокоен.

Вильде выбросил новую бумажку:

— А вот вам акт твердости в пределах, дозволенных инструкцией.

«Составлен сей акт комиссией, выезжавшей в местечко Соколяны для обследования жалоб по случаю реквизиции скота у населения означенного местечка. При отборе у крестьянина Януша Коваля свиньи жена означенного Коваля стала кричать, чтобы собрать народ и тем вызвать возмущение, сама же, имея на руках дитя, держала свинью за заднюю ногу.

Вследствие чего произошло раздражение, как-то: нижний чин комендантской команды Хомутов Алексей сказал: «Мало вы, злые паны, попрятали нашего солдатского добра!» — и с этими словами поднял винтовку, имея штык примкнутым и желая, по его заявлению, заколоть на месте сильно визжавшую свинью, что инструкцией в подобных случаях разрешается.

Тогда женщина со словами: «Ешьте лучше мою дитю», сама натолкнула его на штык. И дитя укололось и умерло. О чем и составлен настоящий акт.

— Ой! — вскрикнул Мариша и зажал рот ладонью, растерянно переводя глаза с прапорщика на генерала.

Генерал отложил бумажку и как бы утомленно прикрыл глаза. И тотчас же открыл их — уже спокойные и проясневшие.

И, глянув в них, Вильде твердо двинул по столу новую бумажку:

— О доблести и геройстве.

И опять пригнулся Мариша к плечу генерала.

«…Мною был получен приказ о конвоировании в распоряжение этапного коменданта взятых в плен германцев, в числе двадцати трех человек.

По прошествии семи верст в лесочке нам навстречу попался конный разъезд, двенадцать человек, не знаю, какой части. Ехали и пели песню. Повстречавшись с нами, г. офицер спросили, куда мы ведем пленных, и потребовали с меня документы.

«Я их приму», — сказали их благородие и приказали конвою отойти в сторону, говоря, что сейчас покажут приемы рубки.

И выбрали самого здорового германца и поставили его на поляночке и, разъехавшись, одним махом ссекли ему голову. И то же стали делать другие конные, и так всех германцев порубили на выбор.

И еще доношу, что некоторые германцы сильно плакали, а один схватился за ногу их благородия и волочился, вследствие чего их благородие отсекли ему руку.

А после порубки всех их благородие достали сумку и расписались на моем документе, что и прилагается».

— Так-с, — скинул очки генерал, приготовившись к разговору. — Это все?

— Нет, вы прочтите резолюцию, — подвигал обратно бумажку Вильде.

И прочел сам наискось разбежавшиеся загогулины синего карандаша:

— «Донцы-молодцы пленных не берут. Есаул…» Вот только подпись этого храброго человека разобрать нельзя.

Вильде снова заглянул в свою папку. Генерал торопливо заслонился рукой:

— Увольте, увольте! Достаточно!

— Не нравится? — в упор оскалился Вильде.

— Видите ли, — постукивая очками по столу, наставительно заговорил генерал, — война есть война, и жестокость была с обеих сторон. Ваши документы односторонне и это… это непатриотично, пользоваться ими. Немцы потопили «Лузитанию», немцы в Бельгии…

— Знаю! Слыхали! — раздраженно гаркнул на генерала Вильде, и глаза его стали угрюмыми.