Александр Шевченко - Всюду жизнь

Увидел бы все это Владимир Ильич! Как страстно мечтал он о преобразовании России на основе промышленности, электрификации.

Помню, меня, только что окончившего Томский технологический институт, в двадцатом году вызвал в Москву Кржижановский. Представь себе: страна в огне гражданской войны, разруха, тиф, а мы сидим в нетопленных помещениях, без хлеба — и разрабатываем план ГОЭЛРО! Мечтаем зажечь в России десятки электрических солнц, чтобы электрические реки потекли на заводы, фабрики, в глухие селения, принесли туда современную технику, культуру.

Но нас поддерживал и вдохновлял Владимир Ильич. Помогал нам всем чем мог. Помню, входит стремительно, откинув борт расстегнутого пиджака и заложив левую руку за жилет. Энергичными жестами правой руки сопровождает свою речь. Взгляд глубокий, проницательный, понимаешь, что за его огромным сократовским лбом скрыто куда больше, чем он высказывает.

— Скажите, Иван Сергеевич, что вас больше всего поразило в Ленине? Какая главная черта его личности?

Сощурив глаза и глядя перед собой невидящим взглядом, Радынов задумался, возвращаясь мысленно в далекие годы.

— Главное в Ильиче — страстная нетерпимость ко всему, что угнетает, душит, унижает рабочего человека, — медленно, взвешивая слова, начал Радынов. — И такое же неукротимое стремление освободить простого человека от всяческих пут, возвысить его. Все, кто противился этому, были его заклятыми, личными врагами. Их он ненавидел яростно, бескомпромиссно. И это давало ему глубочайшую убежденность в правоте дела, за которое он боролся. Эта его вера увлекала и покоряла всех, кто слушал его, с кем он работал.

— Да, это главное, Иван Сергеевич. Если человек страстно верит в свое дело, тогда он все может вынести, все преодолеть, — также негромко и взволнованно проговорил Федор и почувствовал, как от него через Ивана Сергеевича протянулась к Ильичу какая-то незримая живая ниточка. Будто вот только что прошел через кабинет крепким, энергичным шагом, заложив левую ладонь за жилет, сосредоточенный, лобастый Ленин. Его уже нет, он ушел, но перед внутренним взором Федора навсегда запечатлелась стремительно идущая фигура.

Он спохватился, достал из портфеля фотографии и стал показывать Радынову: плотина, перемычки, котлован, машзал, распредустройство. Первые дома нового города.

— А вот место, где пятнадцать лет назад стояла ваша палатка, — не забыли, Иван Сергеевич? В память о ней сооружаем обелиск.

Радынов вышел из-за стола, нетерпеливо повел сильными плечами.

— Растревожил ты меня, Федор. Пожалуй, прилечу я к вам будущим летом. Погляжу, чего вы там наворотили…

Вошла жена Радынова — с той же спокойной, приветливой улыбкой на лице, которую помнил Федор, — и, услышав последние слова мужа, подозрительно посмотрела на него:

— Куда это ты собираешься, Ваня?

Тот растерянно посмотрел на Федора — у него были такие беспомощные, детские глаза, — потом на жену, видно придумывая выход из положения; тогда Федор сказал, чтобы помочь своему учителю, не подозревая, что этим самым выдает его:

— К нам, на стройку, Елизавета Александровна!

— Но ему же врачи категорически запретили летать самолетом! — строго сказала она.

— Другого транспорта к нам пока нет, — развел руками Устьянцев.

Радынов обнял жену и виновато проговорил:

— Лизанька, это же наша родина… Тоскую я по ней, во снах вижу… Помнишь заимку Агафонова? А прииск Заветный?

Устьянцев впервые видел учителя тихим, покорным и грустным. Радынов стоял в луче солнца, падавшем из окна, и его седая голова казалась усыпанной молодым сибирским снегом, а рядом с нею прозрачным пепельным нимбом светилась высокая пышная прическа его жены. Оба сохранили и красоту, и достоинство, и обаяние, и нежность друг к другу. И Федор подумал: «Значит, бывают счастливые семьи, бывают!»

Елизавета Александровна освободилась из рук мужа и улыбнулась:

— Если полетишь, то только со мной! Одного не пущу!

— Лизанька, да это же великолепно, просто расчудесно! — Радынов закружил жену по кабинету, та отбивалась от него, наконец он остановился и поцеловал ее. Довольный и веселый, он приказал Федору:

— За две недели до пуска первого агрегата присылай нам телеграмму! А скажи, как там охота? Белка не перевелась?

— Есть! — весело ответил Федор. — И соболь есть! Каюром на стройке работает эвенк Афанасий, заядлый охотник — мой друг, знает отличные места!

— Да ну? — радостно удивился Радынов. Он снял со стены старое охотничье ружье, осмотрел его и сокрушенно покачал головой: — Это же надо! Заржавело без употребления! Чувствую, что и сам я в тихом московском переулке ржавчиной покрылся. Надо в Сибирь ехать, непременно надо ехать!

В один из вечеров, уже после того, как из Сибирска прилетел главный инженер с Тимофеем и другими специалистами и на научно-техническом совете министерства предложение строителей было одобрено, в ресторане гостиницы «Советская» собрались однокурсники Федора.

Федор и Тимофей из «Гидропроекта», где они оформляли и согласовывали документацию и чертежи по предложению строительства, поехали в ресторан вместе с Осиниными.

За накрытым столом их ожидали Вадим, Лина и Станислав.

— Это мой сюрприз тебе, — обращаясь к Федору, кивнула в их сторону Катя. — Узнала, что они в Москве в командировке, разыскала их и притащила сюда!

— Федька, Тим, чертовски рад вас видеть! — обнял друзей сияющий Вадька.

Он совсем не изменился, был такой же непосредственный, добрый малый, как и в те годы, когда они втроем жили в комнате студенческого общежития, и Федор вновь почувствовал к нему горячую симпатию. Лина располнела, но это не портило ее, а сделало более женственной, привлекательной. По ее спокойной, счастливой улыбке Федор видел, что она довольна и мужем, и своей жизнью.

— Ну, где же вы трудитесь? — спросил Федор.

— О, я, Дима и Станислав строим Нововоронежскую атомную электростанцию! — с гордой улыбкой ответила Лина.

Вадим взял Федора и Тимофея под руки:

— Наверное, читали в газетах? Одна из крупнейших в стране! Уже пустили первые агрегаты!

— Блок атомного реактора — интереснейшее с инженерной точки зрения сооружение! — добавил Станислав, солидно поправляя массивные очки и миролюбиво и дружески обращаясь к Устьянцеву. — Его размеры должны быть выдержаны с точностью до миллиметра! И учти — при любой температуре!

Тимошка уважительно качнул головой:

— Да, задачка трудная! У нас такой точности не требуется. Но зато масштабы, объемы — миллионы кубов! Тысячи египетских пирамид! Огромное дело!

Подошли Валерий и Римма.

Федор пожал слабую руку Валерия, вспомнил, как он ревновал к нему Катю, и его тогдашнее чувство показалось ему смешным: как он не понимал, что этот тщедушный, узколицый парень с козлиной бородкой, похожий на Христа, уж никак не мог нравиться Кате!