Леонид Волынский - Сквозь ночь

Это был командующий войсками фронта генерал Кирпонос; лишь через несколько лет я узнал, что он погиб той или следующей ночью, отказавшись вылететь на присланном, с трудом приземлившемся самолете.

Его прах перенесен теперь в Киев. Вместе с ним погиб член Военного совета фронта М. А. Бурмистенко, до войны второй секретарь ЦК КП(б)У. Мне случалось видеть его. Это был молчаливый, вдумчивый человек с приятным, внимательным взглядом серых глаз из-под темных густых бровей.

В село Вороньки я въехал, лежа с винтовкой на крыле автомашины-трехтонки. Такими — в щетине штыков, с лежащими на крыльях вооруженными красногвардейцами — рисуют на плакатах автомобили 1917 года.

Вороньки — село длинное, как летний день, — разделены неширокой рекой. Я был там недавно; река, показалось мне, обмелела, сузилась, а село разрослось, еще более удлинилось.

В заречной его части сидели немцы, говорили — десант (десанты мерещились тогда всюду). Так или иначе, двигаться на Лохвицу невозможно было, не выбив их оттуда.

Несколько командиров на подходах к селу собирали людей, останавливали машины, сколачивали ударную группу. Какой-то старшина раздавал патроны из стоящих на обочине цинковых ящиков. Невесть откуда взялись две пушки-«сорокапятки». Как ни туманно было все впереди, появилась хоть какая-то понятная всем задача — от одного этого погасшие глаза оживали.

Трехтонка, на крыле которой я лежал, отправлена была вместе с другими машинами к реке, где следовало занять исходный рубеж. Там, на берегу, уже оказались люди. В наспех отрытом окопе, куда я спрыгнул, сидел боец в шинели и потемнелой от пота пилотке. Меж колен у него торчала винтовка, через одно плечо была повешена алюминиевая помятая фляга, а через другое — противогазная сумка, в которой, как у всех тогда, и в помине не было противогаза.

Оттуда, из туго набитой сумки, он достал банку тушеной говядины, а из кармана — складной нож.

— Жрать будешь? — спросил он, взглянув на меня.

Есть мне вроде бы не хотелось, хоть и не ел со вчерашнего утра. Хотелось пить. Все время хотелось пить.

Ночью среди горящих машин оказалась полуторка, странным образом невредимая, на ней — «московская» в ящиках; я взял поллитровку, раскупорил на ходу. Никогда б не поверил, что водку можно действительно пить, как воду. Я отшвырнул опорожненную бутылку, а о том, что впору бы опьянеть, и не вспомнил. Пить хотелось мне и теперь.

Боец ловко взрезал банку ножом, достал из сумки кусок хлеба, сдул махорочные крошки, отвинтил флягу, спросил:

— Желаешь?

— Вода?

— Спирт. — Он усмехнулся. — Цистерна попалась на станции, не пропадать же добру.

Тут позади ударила «сорокапятка», за ней другая. Снаряды просопели над нами и разорвались в заречной половине села, левее виднеющейся церкви. Артподготовка, какая ни есть, началась. Мимо окопа, крича: «Вперед!», пробежал политрук с поднятым высоко пистолетом.

— Ладно, чего там, — сказал боец. — Назад не пойдем, а впереди ресторанов не видно.

Мы выпили с ним по крышечке спирту и поспешно сжевали тушенку с хлебом.

Прошлой осенью я бродил по ирпенскому лесу под Киевом, вдоль старой линии обороны. Землю прикрыло опавшими листьями, их было полно в заросших травой траншеях, ставших принадлежностью этого леса, плотью от его плоти, вместе с взорванными артиллерийскими дотами, древними, будто обломки каменных баб на степных курганах.

Шрамы на теле земли зарастают медленно (а может, и вовсе не зарастают, если не сгладит их рука человека); мне почему-то казалось, что я найду и тот окоп в селе Вороньки на Полтавщине, где давно хотел побывать, — и вот наконец собрался.

Все тут было на месте: и река, пусть обмелевшая, и пологий зеленый берег, и церковь, служившая ориентиром для артиллеристов (ее перестроили в клуб), и деревянный мост, по которому мы бежали, держа винтовки наперевес. Все было на месте, а окоп я так и не смог найти.

Впрочем, мост был теперь не совсем тот, его обновили — настил и сваи; об этом рассказал парень с велосипедом. Велосипед был нагружен двумя кошелками, парень — по-деревенски приветлив и разговорчив. Ему шел семнадцатый год; когда он родился, окоп, возможно, был еще не засыпан.

Поговорив с ним, я прошел по мосту на другой берег, вспоминая, как посвистывало тогда над ухом.

Когда слышишь впервые этот птичий короткий посвист, хочешь прислушаться — ну-ка, еще разок! — пока рядом с тобой не упадет кто-нибудь, молча или удивленно ахнув.

Так упал боец в потемнелой пилотке. Пуля, свалившая его за мостом, где начиналась деревенская улица, вселила в меня страх, и я побежал вдвое быстрее, пригибаясь пониже и пытаясь обмануть посвистывающую судьбу неожиданными зигзагами, покуда меня не остановил немолодой майор в плащ-палатке, по-кадровому косо свисающей с одного плеча.

Есть люди, которых запоминаешь с первого взгляда и надолго. У майора пол-лица занимало багрово-фиолетовое пятно, скорее всего знак давнего ожога. Пятно делило лицо наискосок — через лоб и щеку, от этого один глаз майора казался светлее, зеленее другого.

— Зря суетишься, сынок, — сказал он, — петлять нечего, она тебя найдет, когда надо будет.

Не могу сказать, что его слова успокоили меня, но каким-то образом они меня выпрямили, и я пошел рядом с майором по самой середке немощеной улицы с горящими и пока еще не горящими хатами, вдоль которых перебегали, пригибаясь, бойцы.

Стрельба быстро стихла, немцы убрались без особого сопротивления. В конце улицы валялся на земле мотоцикл и несколько глянцевых мутно-зеленых плащей с пелеринами-наплечниками и суконными воротниками.

Здесь вдруг потянуло сквозь дым чем-то сладковатым, тошнящим, будто хлороформ. Не знаю, как лучше описать этот запах — смесь перегара чужого синтетического бензина с чужим мылом, чужим по́том, чужим табаком. Это был запах нашествия; кто не вдыхал его, вряд ли поймет.

Я вдохнул, и, быть может, поэтому мне занадобилось, как ночью в лесу, пропороть покрышки мотоцикла и пробить бензобак, и без того простреленный. Покончив с этим нелепым и необходимым делом, я не обнаружил вокруг себя никого. В тишине было слышно, как потрескивает занимающаяся солома на крыше ближней хаты.

Опустевшая улица обрывалась полем, я побежал туда, надеясь догнать майора, — но не догнал.

Трое бойцов стояли впереди, один указывал пальцем куда-то, другие вглядывались; вгляделся и я. Издалека ползло навстречу по щетинке стерни что-то темное, небольшое, со спичечный коробок. «Трактор, что ли?» — удивленно проговорил один; тут оно приостановилось, дернулось, плюнуло желто-серым, с огненной сердцевинной облачком, и тотчас неподалеку взметнуло с грохотом землю.