Лазарь Карелин - Младший советник юстиции [Повесть]

Парк был излюбленным местом отдыха жителей города и комбинатского поселка. Сегодня же, в день открытия летнего сезона, здесь было особенно людно и весело.

Еще не доходя до моста, Таня, окруженная подругами, заметила у фонарного столба сутуловатую фигуру мужа. Она ждала этой встречи и твердо решила не избегать ее, не укрываться больше за спинами подруг, как делала все эти дни, когда встречала Константина. А встречала она его часто. Ясно было, что он преследовал ее, подкарауливал на дороге к дому, у автобусной остановки, у проходной.

«Что ему нужно? — спрашивала себя Таня. — Разве он не понимает, что все кончено между нами? Ведь все кончено!»

И вот он снова перед ней. Прячется за фонарь, сутулится, нервно курит. Она знала эту его манеру курить, почти не отрывая папиросу от губ. И этот его отчаянный, мальчишеский наклон головы — вот-вот ринется парень в бой — горячий, смелый, быстрый.

«Весь в отца», — говорили о нем пожилые женщины.

Но сейчас во всем облике Константина было что-то жалкое, что-то униженное. Нелепо горбатая, старческая тень легла от него поперек моста, и тень эта, колеблемая покачиваниями фонаря, точно приседала и кланялась перед Таней.

Пройти мимо, не повернув головы, наступить на эту жалкую тень с огромной, скрюченной у лица рукой?

А подруги уже замолчали, остановились и тесным кольцом обступили Таню.

— Нет, девушки, идите, идите, — тихо, но твердо сказала она. — Я должна с ним поговорить…

Никто не возразил ни слова. Таня стояла, не поднимая головы, прислушиваясь к удаляющимся шагам девушек. Тень у столба дрогнула, двинулась к ней. Таня подняла голову. Константин стоял рядом. За спиной его изгибался край моста, сверкали в воде отражения огней, темнели кроны деревьев.

Так стояли они здесь и в тот памятный, счастливый вечер…

— Таня, — сказал он хрипло.

А она, стараясь не слышать этот ставший чужим ей голос, вспоминала то, что говорил он тогда.

— Таня, как же теперь? Как же? — трудно выговаривая слова, спросил Константин.

Она снова взглянула на его измученное, исхудавшее лицо.

— Что, Костя?

— Не думал я, что так все у нас кончится…

— И я не думала.

— Как же теперь, Таня?

— Не знаю.

— Не суди меня строже людей… Послушай, что люди говорят, — Константин замялся. — В семье всякое бывает… Ну, погорячился, должна же ты понимать…

— О чем ты? — удивилась Таня. — Про каких-то людей?.. Зачем? Я этих людей не знаю. Мои друзья так не говорят. Нет, нет, с чужих слов жизнь не прожить!

— А я и не живу! — нахмурился Константин.

Знакомая упрямая складка легла у него возле губ, прищуренные глаза сверкнули злыми огоньками. Но странно, эта перемена в Константине обрадовала Таню. Таким он был больше похож на прежнего, такого не надо было жалеть. Жалость! Жалость! Вот что владело ею, вот что ее угнетало все эти дни! И чтобы совсем отделаться от этого унизительного, гнетущего чувства, она с вызовом бросила ему в лицо:

— А про жалость тебе твои друзья ничего не говорили? Не они ли посоветовали тебе ходить за мной по пятам, ловить на каждом углу и ждать, не пожалею ли я тебя? Бабы ведь жалостливые!.. — Сказала и испугалась своих слов.

Константин отпрянул от нее и с такой яростью потряс руками фонарный столб, что матовый колпак качнулся и тоненько зазвенел.

— Уходи! — крикнул он. — Мне твоей жалости не нужно!

И Таня пошла, сперва медленно, а потом все быстрей и быстрей. Она ждала, что он позовет, окликнет ее, но он не окликнул.

Тогда она побежала. Ветер ударил ей в лицо, и она услышала звуки оркестра, далекие, неясные голоса.

— Вот и поговорили… — с горечью произнес вслух Константин, когда Таня исчезла за мостом. — Вот и поговорили…

Нет, не так представлял он себе эту встречу, которую искал, чтобы объяснить Тане, как могло случиться, что он ударил ее.

Константин и сам толком не знал, что станет он говорить, когда встретится с женой. Ему ясно было лишь одно: он не хотел ее ударить! Не хотел! И если это произошло, то, наверно, благодаря какой-нибудь нелепой случайности.

Все последние дни Константин мучительно искал ее — эту случайную причину своего дикого поступка. То он цеплялся за мысль, что был пьян, то вспоминал, как Таня оттолкнула его, когда он подошел к ней со словами: «Ну, выпил, что ж тут такого?» — и этим тяжко обидела перед товарищами; то, наконец, представлялось ему, что он вовсе и не ударил Таню, а попросту отмахнулся от нее и случайно, именно случайно, задел рукой по лицу.

Да, Константин готов был теперь ухватиться за любой довод, который мог бы хоть как-то смягчить его вину в глазах жены, смягчить, умалить его вину перед самим собой.

До встречи с Таней эти доводы казались Константину убедительными, серьезными. Но вот они встретились, и Константин сумел сказать жене лишь невразумительные, жалкие слова оправдания, которые, он чувствовал это, только сильнее оскорбили ее.

— Этот мост прозвали у нас «сердечным», — сказала Марина Трофимову, когда они подходили к парку.

— Вот как? — улыбнулся Трофимов.

— Говорят, что все счастливые объяснения в нашем городе обязательно происходят здесь.

В это время Трофимов и Марина заметили стоявшего на мосту Лукина.

— Счастливые? — нарочно громко переспросил Трофимов. — Не верю, да и кто это придумал, что в любви все должно быть только счастливым? Простите, — обратился он к Лукину, — разрешите прикурить?

— Прошу, — Лукин, не глядя, протянул Трофимову тлеющую папиросу. — Сердечный мост!.. Любовь!.. — зло, не разжимая губ, пробормотал он. — Брехня, брехня все это!

— Вы о чем? — прикуривая, спросил Трофимов.

— Так, между прочим…

— Странное совпадение, — сказала Марина, когда они отошли от Лукина. — Ведь парень, у которого вы прикуривали…

— Да, я знаю. Я был сегодня в суде.

— Ах, вот оно что! Меня очень огорчила вся эта история. Чудесная была пара.

— Почему была?

— Разве вы считаете, что у них все еще может наладиться?

— Думаю, что да.

— Нет, если бы меня так оскорбили, — с возмущением проговорила девушка, — как бы я ни любила, я бы не могла простить! Никогда!

— Если бы вы любили, то сказали бы другое.

— Не знаю… Не уверена… — с внезапно прозвучавшей в голосе печалью сказала Марина.

— Тогда, случись это с вами, вы бы думали не о том, прощать или нет, а о том, что за человека вы полюбили и что с ним произошло. И обязательно по сто раз на дню спрашивали бы себя: «Кто в этом виноват? Может быть, я? Или я ошиблась в нем, придумала его себе? А может быть, виноват кто-нибудь другой?» Нет, Марина Николаевна, от любимого человека так просто не отмахнешься.

— Кто виноват? — усмехнулась Марина. — Это в вас прокурор говорит, Сергей Прохорович. А в любви с прокурорской меркой делать нечего.