Юрий Гейко - Твой друг. Сборник по собаководству. Выпуск 3

Большой черный пес бросился молча. Только ударившись в прыжке о металлическую сетку так, что задрожали стены вольера, он хрипло залаял на чужого.

Я подошел ближе и сел вплотную, прижавшись к сети. Амур задохнулся от ярости. Казалось, он был готов клыками рвать железные нити, но, увидев, что его проводник рядовой Юрий Черешнев разговаривает со мной вполне дружески, сразу успокоился.

— Хороший Амур, ай, хороший, — уверенно сказал я.

Амур привалился к моему плечу с той стороны сети. На всякий случай он отвернулся, стараясь, наверное, не показать, как ему приятны мои слова.

— Не удивляйтесь его благодушию;—сказал Юра. — Он дрессирован на работу не в караульной, в миннорозыскной службе. Здесь надо доверять людям. Я, например, у него уже третий…

Юра запнулся, подыскивая слово.

— Хозяин? — подсказал я.

— Нет, хозяин у него один — Гена. А я уже третий, кто здесь с ним работает. Хороший пес, понимающий.

— Медалист?

— Считайте — орденоносец…

Впервые Амур появился полтора года назад. А в сопроводительном документе значилось: «Восточно-европейская овчарка, окрас черный, рождения 7.9.79. Принадлежит Мотылькову Геннадию Геннадьевичу. Город Горький, проспект Кораблестроителей, д. 15, кв. 64».

В первую же неделю рядовой Гена Мотыльков и его верный друг, с которым они когда-то вместе пришли в военкомат, отправились сопровождать колонну в один из горных кишлаков. Афганские грузовики везли зерно, которое следовало распределить среди населения. Приближалась весна, а дехкане, только что получившие землю, не имели семян.

У контрреволюции много жестоких уловок. Не дойдет колонна к месту — и дехканин сам на коленях приползет к богачу: будь милостив, сеять нечего. Зерно бедняку дадут, но под какие проценты… И будто не было революции, земельно-водной реформы! А то еще заставит феодал в виде платы пособничать басмачам.

Но колонна прорвалась сквозь засады. Впрочем, «прорвалась» сказано не совсем точно. До сих пор помнят солдаты участок длиной всего в семь километров, между вторым и третьим мостами. Эти семь километров они шли сутки. А впереди колонны — саперы. Они идут открыто, в рост, проверяя каждый сантиметр дороги. Они, конечно, знают, что в любую минуту могут нарваться на засаду, понимают, что сапер для душмана — цель номер один. После двух часов работы собака должна отдыхать, потом еще перерывы через каждые два часа. И отдых на все жаркое время суток. Амур работал чисто. И хотя был новичком, меньше других собак отвлекался на грохот двигателей броневого сопровождения и не очень боялся обстрелов. Он бесконечно доверял своему хозяину. И если тот говорил: «Работай!», Амур старался. Он лучше других умел находить итальянские пластиковые мины, где металла-то всего семь граммов — это боек взрывателя. Он отыскивал самодельные фугасы, чему его никогда не учили…

Сколько жизней они спасли, сказать трудно. Но даже если бы только одну…

Однажды Амур обнаружил зарытый на дороге металлический ящик. В наушниках миноискателей, как говорят, зазвенело «плотно». Мина! Обычно, извлекая мину, Гена отсылал Амура. Но сегодня тот не послушался, сел у края дороги. «Устал», — сказали солдаты. Но Гена внимательно посмотрел на Амура и решил, что неспроста осталась собака. Что-то ее смущает. Стали искать. Так и есть! Обнаруженная мина двумя тоненькими проводами соединялась с артиллерийским снарядом, спрятанным рядом. Тронь ее — и прогремит взрыв.

Противосаперная ловушка!

А потом были еще дела. Гена Мотыльков и Амур честно делали работу, которая называется солдатской службой. И было в этой службе все. Лежали однажды саперы Андрей Ванин и Гена Мотыльков с Амуром и Ральфом за камнем, пока афганские воины подавляли засаду бандитов.

— Политзанятие по теме «Мировой империализм против афганской революции», — заметил вдруг Гена.

— Чего? — не понял Андрей.

— Гранаты из-за реки бросают американские, слева бьет «бур» — английская винтовка, а мину мы только что обезвредили итальянскую… Урок политграмоты!

Потом Гену ранили. Он был отправлен в Советский Союз на лечение. Амур два дня никого к себе не подпускал. Но уходила в путь очередная колонна, а Ральф сломал ногу. Тогда Андрей вошел в вольер и сказал, как когда-то говорил Гена: «Работать надо…» И Амур ушел с колонной.

Его и раньше любили солдаты, теперь же каждый старался сказать доброе слово. Только нашелся как-то шутник: «Где Гена? Вот, смотри, Гена идет!» Амур, оборвав поводок, бросился, обежал колонну, обнюхал каждого солдата. Вернулся через час, уши прижаты, даже не скулил — плакал. Нет в солдатском лексиконе таких крепких слов, которых в этот день не услышал шутник. Но Амур затосковал всерьез.

Тогда Андрей пошел к Юре Черешневу: «Ты еще в „учебке“ дружил с Геной. Работай с Амуром».

И пошла дальше солдатская служба. Много еще жизней спасли Юра и Амур. Но вот проводнику пришла пора уезжать домой. Рядовой Юрий Черешнев, как положено, обратился по команде с просьбой демобилизовать и Амура. Командир вызвал Черешнева:

— Собаку не отпущу, — твердо сказал он. — Понимаю, что иду на нарушение… А ты знаешь, сынок, сколько он мне еще людей сбережет?

А потом, помолчав, мечтательно сказал:

— Отпустил бы, будь ему замена. А еще бы лучше — несколько таких же парней, как Гена, со своими собаками…

Рядовой Мотыльков Геннадий Геннадьевич за мужество и героизм, проявленные при выполнении интернационального долга, награжден орденом Красной Звезды. Рядовой Черешнев Юрий Викторович представлен к государственной награде.

Газета «Комсомольская правда», 10 июня 1983 года .

Их история начиналась так просто… «Комсомольская правда» рассказывала об этом 10 июня 1983 года. А теперь, когда все уже позади, они часто приходят на высокий волжский берег — худой двадцатилетний парень в кроссовках, джинсах и просторном пиджаке и черная, как смоль, овчарка. На них, как и на многих «собачников», ворчат со скамеек, а некоторые припоминают, что вроде бы эта же «парочка» появлялась здесь года два назад, но, может, и не эта…

Эта. Тот же парень — Гена Мотыльков и та же собака — Амур.

И не эта. Не глядели они тогда подолгу на свой город, а носились, не уступая друг другу в детскости, не замечалось тогда у Амура проседи на холке, не прихрамывал его хозяин, Гена Мотыльков, и не было на правом лацкане его пиджака чуть заметной, но характерной вмятины, которую никаким значком не оставишь — только орденом.

Жмурятся они от солнца, поглядывают друг на друга — и что вспоминают? Афганистан? Свист душманских пуль? Или, может быть, долгую разлуку, казавшуюся обоим непоправимой?..