Константин Ершов - Следы: Повести и новеллы

Возвращаясь обратно, мы снова проходим мимо трио на заборе. Там небольшое оживление.

Часы философского самоуглубления миновали, идет небольшая разминка. Великовозрастные Фаля и Рока лениво пытаются сбросить с забора щуплого Коляя. Коляй вцепился в забор и орет благим матом.

Заметив нас, Рока приказывает Коляю:

— А ну, спустись и скажи этому козьему пастушку, пусть принесет баночку козьего молочка. Быстро!

Коляй спускается с забора и подходит ко мне:

— Ты что, глухой?

— Сколько? — спрашиваю я.

— Чего?

— Молока сколько принести?

— Ну, литр-полтора, — снисходительно уточняет Рока.

— Да она в день-то дает не больше литра, — пытаюсь возразить я.

— Ну, ты, — налезает Коляй на меня, — гуляй за молочком!

К счастью моему, мимо проходит Фрол с охапкой дров.

— Вам что от него надо? А ну-ка все за забор!

— А что, запрещено, да? — петушится Коляй.

— Давай, давай! — грозит Фрол, подталкивая Коляя поленом.

— Ни с места! — приказывает сверху Фаля. — Умри, но с гордо поднятой головой. Красиво.

У бедного Коляя ничего такого не получается. Он мечется с дикими воплями между забором и Фролом. Появляется Игорь. При виде его Коляй, уже в совершенной панике, бежит к забору и пытается вскарабкаться вверх. Но Фаля и Рока спихивают его обратно.

— А ну, помогите ему подняться, — командует Фрол.

— Что мы ему, няни? — презрительно произносит Рока и исчезает за забором. Вслед за ним исчезает и Фаля.

Инцидент исчерпан. Фрол смотрит на Гальку.

— А это кто?

— А это Галя… из Киева. Теперь будет жить у нас.

— Ну, вот и хорошо. А мы, Галя, уезжаем завтра. Такие дела… А ты, — Фрол обращается ко мне, — стой на страже двора, и вообще… А там и мы с Игорем подойдем. Обязательно. Ты, главное, до нашего прихода продержись. Понял?

Я, конечно, обещаю держаться. А про себя думаю: куда уж мне против такой силы! Один Рока чего стоит!

Одной из виновниц инцидента с Коляем оказалась наша коза Фекла. Это ее молока захотелось Роке. Фекла появилась в доме вместе с болезнью моего младшего брата. Только козье молоко могло его спасти. Феклу выменяли на сколько-то мешков картошки у какого-то типа, которого, в довершение всего, еще и угощали не то брагой, не то другим алкогольным снадобьем.

— Коза хорошая, чистая, — нахваливал хозяин скотину.

Коза печально стояла в углу.

— Умница, — приговаривал захмелевший хозяин. — Фекла! Феклуша!

Коза обернулась и заблеяла.

— Отзывается, — вяло согласился отец.

— А как же! — захлебывался тип. — Коза — самая умная животная. Кошка на что умна, а и та глупее козы.

— Кошка глупее, — снова согласился отец, надеявшийся, что таким образом он скорее избавится от гостя.

— А уж молоко! — схватился за голову поклонник козьего ума. — Молоко ее можете на хлеб мазать — мед, маслице!

Он подошел неверными шагами к козе, поцеловал ее в морду и, махнув рукой, вернулся на место. Впав в меланхолию и тоску, он придвинул к себе баночку и стал задумчиво поедать дефицитный мед, купленный матерью. Я все ждал, когда же, наконец, гость выйдет из странного состояния неизбывной тоски. Но тоска его не проходила, а мед убывал.

— Эй вы, перестаньте тосковать! — хотелось крикнуть ему.

Отец и мать тоже с тревогой смотрели на банку. Когда же меду пришел конец, пришел конец и тоске гостя. Он снова повеселел. Но на столе стояла еще не тронутая банка с тушенкой. С тревогой смотрел я теперь то на тушенку, то на гостя. Не впал бы он снова в эту испепеляющую, в эту всепожирающую тоску.

Пришел Иван Дмитрия Ишутин, отец Фрола и Игоря, товарищ отца по работе.

— Вот, Ваня, — грустно объяснил отец, — обзаводимся хозяйством — скотинкой. Смехотура, стыдище. А что делать? Мишеньке, говорят, молочко нужно козье.

— Понятное дело, — одобрил Ишутин, — я коз люблю.

— Коза-то непростая — умница! — опять расхвастался продавец козы, чуть было снова не впавший в губительную тоску и уже подбиравшийся к банке с тушенкой. — Все, как есть, понимает, всю химию!.. Вот мы разговариваем с вами, а она понимает. Что, Фекла, как на ладони мы перед тобой, а? Я уж и жалею, что продал вам ее. Честное слово! Продешевил!

— Ну, знаете, — не выдержал отец, — об этом надо было раньше думать, а не теперь, когда…

Отец даже сделал неопределенный жест, как мне показалось, в сторону банки из-под меда. Продавец козы скорчил миротворческую гримасу:

— Хорошо, хорошо. Пускай остается. Живи, Фекла, у новых хозяев. А я взял банку — и нет меня.

Он действительно взял со стола банку с тушенкой, причем на этот раз с какой-то поразительной естественностью и легкостью, не мистифицируя, не впадая в тоску. Бросил банку в мешок, одел кепочку и был таков.

— Вот так и угощай людей, произнес отец с виноватой улыбкой. — Жулики.

А потом они сидели с Ишутиным за столом, и отец все спрашивал:

— Ты-то как, Ваня, даешь санкцию, а? На козу-то? Ведь стыдище, а? Жильцы начнут издеваться…

— Да брось ты, Володя, брось… Разве люди не понимают? Никто не осудит. Что ты?.. Я вот скоро сыновей отправляю на фронт… Война, а ты со своей щепетильностью… Зачем?

С тех пор и живет у нас Фекла. Летом на балконе, а зимой на кухне. Конечно, это вызов всему дому. Ведь дом наш новый, пятиэтажный. Среди других домов выглядит этаким аристократом в белых перчатках. Но когда с балкона второго этажа появляется козья морда и начинает блеять, — разумеется, престиж и аристократизм дома тут же летят в тартарары.

После сегодняшнего инцидента во дворе я долго не могу уснуть. Что же теперь будет с нами? С уходом на фронт Фрола и Игоря над двором нависла угроза Фалиного господства. Все вспомнит Фаля. И сегодняшний случай…

А это уже мне снится… Я иду через двор. В руках у меня банка белого-белого молока. Я несу его Роке. Как бы не расплескать! Смотрит с балкона потрясенная Фекла, вскинула уши Математика. А я иду, стараясь не обращать на них внимания: не расплескать бы молоко! Подхожу к забору. На заборе сидит Рока. Протягивает руки к молоку. Я поднимаю высоко над головой банку с молоком, тянусь на цыпочках, но никак не могу дотянуться до рук Роки. Чувствую: вот-вот руки мои упустят банку. И вдруг голос отца:

— Сейчас же отнеси молоко назад! Это молоко твоего больного брата.

Но уже руки хулигана вцепились в банку с молоком и не хотят отпускать ее. Тянутся губы к молоку. Я же теперь пытаюсь вырвать из его рук банку, почти повисая на ней. Молоко течет по моим рукам. Наконец, мне удается вырвать банку, и вместе с ней я падаю на землю. Рыхлая земля быстро впитывает пролитое молоко. А я хватаю землю и кидаю политые молоком комья земли в банку, приговаривая:

— Больше не буду, не буду!..