Аскольд Якубовский - Квазар

Огород был плотно засажен овощами. Двор — в цветах.

Наталья пошла на базар и купила копилку, огромную, с собаку величиной, и поставила ее на комод. И велела всю мелочь достоинством ниже пяти копеек сыпать в гипсовую утробу копилки.

Все стало приносить доход.

Воскресный день удался.

Уже с утра был горячий и румяный, словно пирог из печки. Веселые пятна легли на пол. Занавески светились всеми своими фестонами. Усевшаяся на солнечное пятно кошка вылизывала пальцы на лапах — все по очереди.

Мишка проснулся и курил, затягиваясь и осторожно кладя папиросу в пепельницу. Другой рукой задумчиво пощипывал и покручивал волоски на груди. Наталья сидела рядом. Дела были переделаны, можно и вот так сидеть и холодить ноги полом. Накануне они провели приятный вечер у своих же квартирантов, Макеевых.

Грамотные люди! Инженеры. Все на «вы»: «Почему вы не кушаете? Пожалуйста, берите бутерброд». И — обстановка. Культурно, приятно все. Даже книги глядели весело из-за стекол шкафа.

В шкафы хоть глядись — заграничная работа. Или, скажем, лампа. Что тут придумаешь? Но умные люди приделали к ней длинную журавлиную ногу. Теперь хочешь ставь ее к кровати, хочешь — к креслу. И на все это приятно смотреть. Так приятно, будто и не на этом свете живешь. Даже Мишку-дурака проняло.

— Вот бы нам так! — говорит, да не шепотом — громко.

А называется это «ансамбль», или правильное сочетание различных домашних вещей. Это ей объяснили хозяева. Верно сказали! Только пустовато у них. Так, говорят, красивше. Но это они врут. Молоды еще, денег не нажили. Накопят, и будет у них другой ансамбль — погуще.

Да, нужны деньги, обильно и безотказно…

— Сколько там у нас? — спросил Мишка, осторожно стряхивая пепел.

— Чего?

— Чего, чего… Денег, вот чего!

— А хватит, — сказала Наталья…

Мишка заговорил искательно:

— Слышь, Наташа, бостон выкинули, вчера видел. Синего цвета, моего.

— Твой цвет коричневый, срыжа. Мало тебе костюмов, что ли? Серый еще хорош.

— На сером пятно. Жирное.

— Выведешь. Пятно! Я вот другое думаю — комбайн нам надо.

— Чо тебе, хлеб убирать, что ли… Гы-гы… — заржал, замахал руками Мишка.

— Телевизор, радиола, все вместе, — говорила, не слушая его, Наталья. — Нам бы подошел. Я бы его вот сюда поставила, а сверху бы прикрыла салфеткой с кружавчиками.

Она сощурилась и словно бы въяве увидела долгоногий ящик с серым квадратом экрана. Да, очень бы подошел… И не просто подошел, а прямо-таки нужен здесь.

Мишка чо! Не понимает нужностей домашнего хозяйства. Не понимает — вещь тянет вещь. А говорить бесполезно.

Она вот давно чувствовала это, только сказать не знала как. Теперь знает: ансамбль нужен. Одно только слово, а как все проясняет: стол требует стулья, да не какие попало. Ковер на стене требует ковровые дорожки. Чайник требует подстаканников с чеканными фигурками. Ковры дружно требуют пылесос на колесиках. И, если вслушаться, вещи зовут другие вещи тоненькими жалобными голосками.

— Ты чего в угол уставилась? — подозрительно спрашивает Мишка.

Наталья улыбается тонко, хитро:

— Давай лучше пылесос купим.

— Это еще зачем? — подпрыгивает Мишка. — Рук у тебя нет, что ли?

— Ты повывертывай руки по целым дням. Думаешь, приятно.

Мишка собирает на лбу тугую гармошку, хитро морщится. Потом говорит:

— Ну, ладно, мне — костюм, тебе — пылесос.

— Истаскаешь… Выброшенные будут деньги. Купим холодильник.

— А мне чего?

— Так тебе же. Пиво будешь пить холодное.

— Ладно, стукнусь сегодня к Кузьме Ильичу. Ему сколько нужно за хлопоты, да и мне на пол-литра. Идет?

— Идет.

— Заметано… Ну, встаю…

Пошли в город. Михаил важно нес свое обтянутое шелковой рубашкой пузцо. Наталья семенила в шерстяной лиловой жакетке, присланной деверем. Было жарко, но женщины глядели завидующе — французская!

Зашли в сберкассу, сняли малую толику. Пошагали дальше. Мимо них проносились велосипедисты, отчаянно вертя толстыми, шерстистыми ляжками. У каждого на горбушке присобачен крупно написанный номер — соревновались от нечего делать. Поискали глазами Юрия, но, должно быть, проехал.

В центральной, высокой части города были самые интересные магазины. Ходить по ним, кажется, можно целыми днями — от прилавка к прилавку, от вещи к вещи.

Посудные отделы манили золочеными сервизами, супницами и разными прочими фарфоровыми штуковинами.

В ювелирных тянуло к часам, золотым клопикам, блеском схожим с бронзовками, жующими листья хрена в огороде Натальи.

И в других было полно соблазнов.

Они купили самоварчик с кипятильником и, радостно хихикая, долго разглядывали себя в пузатых его боках. Подходящего пылесоса не нашлось. Его покупку отложили.

В магазине готового платья Михаил долго примерял костюмы, переползая из одного в другой. Но в одном обтягивало спереди и отвисало сзади, в другом наоборот, у третьего рукава были нехороши. Поэтому костюм решили не покупать, а шить и купили бостону Мишке на костюм да Наталье на зимнее новое пальто.

Потом искали Кузьму Ильича, но специалист по сбыту холодильников помимо очередей и списков отсутствовал.

К вечеру кое-как вернулись домой.

Они вошли и закрыли калитку неторопливо и осторожно, чтобы не портить щеколду.

Наталья вдруг преисполнилась самых мрачных подозрений, оставила все свои свертки Михаилу, а сама поспешила вперед. Ей мерещились ужасы — воры (пес сладко спал у будки, задрав лапы вверх), уснувший с горящей папиросой Юрий и еще всякое разное. Она тихонько поднялась на крыльцо, тронула потайной запор и осторожно открыла дверь. Та — на смазанных шарнирах. Наталья прислушалась и шумно вбежала в дом. С койки вскочили двое, незнакомые, свекольно-красные. Это был Юрка, кобелина беспутный, и высокая брюнетка. Словно шило вошло под сердце Натальи. Вот ведь что творят!

— С…! — завопила она. — Вон из дома, потаскуха!

Она подступала, тряся вздетыми жилистыми руками, и глаза ее безумно выкатились.

— Вон!.. Вон!.. Вон!.. — вопила она. — Вон!..

И — Юрию:

— Ты, дурак, знаешь, с кем связался? Да она только под машиной не побывала!.. Она сифилисом больна!.. Подцепишь, а ведь из одной посуды едим.

— Тише ты, тише, — просил ее Михаил.

— Нечего мне рот затыкать!.. Я все скажу, все! Все!..

Черноволосая выскочила на крыльцо. Наталья рванулась следом. Мужчины перехватили ее, но не удержали. Она стала как пружина. Ее трясло, на губах пузырилась слюна.

И над улицей долго катался ее голос, пронзительный, режущий уши.

— Так-то, браток, — сказал, ухмыляясь, Михаил, — Такие, значит, дела… Вот они, бабы. Давай-ка выпьем.

— Не-не. Я пойду. К ней!

— Поздно, братуха. Обгадила. Лучше уж и не суйся — пока.