Екатерина Шевелёва - Испытания

— Я из нее совсем выросла. А в этой я пойду в школу. У меня уже есть фартук и ленточки.

Зеленовато-карие круглые глаза глядели на Люцию Александровну безмятежно: Ариша явно была уверена, что, поскольку она так обстоятельно объяснила ситуацию, куртка будет висеть не здесь, в магазине, а дома.

Хозяйственную подготовку к школе Ариша начала еще весной: складывала в дальний угол шкафа всякую всячину, объясняя, что «все нужно для школы». Так, словно школа была кораблем, отплывающим в неизвестные дальние страны, где пригодится все, от переводных картинок до ирисок.

Сидя в магазине на подоконнике под безмятежным сиянием Аришиных глаз, Люция Александровна подумала, что все Аришины накопления — смешная забава, а куртка, пожалуй, действительно нужна. Спросила продавщицу о цене.

— Тридцать пять рублей, — ответила та, даже не взглянув на ярлычок. — Немного дороговато, потому что красивая дополнительная отделка. Помпоны. Вышивка. Опять же алый цвет очень приятный. Олимпийская куртка, две у нас всего-то и были, одна осталась.

— Хорошо, — сказала Люция Крылатова, вынимая из сумки кошелек.

Ариша безмолвно-внимательно следила за происходящим. Убедившись, что продавщица стала завертывать в большой лист бумаги не платье, не костюм, а именно олимпийскую куртку, Ариша вспомнила про другие дела. Потянула Люцию Александровну за полу плаща:

— Пойдем на станцию, а то твои художники приедут, а тебя нет!

— Художники нам уже не нужны. Мы идем домой.

Люция Александровна посмотрела в открытое окно. Дождь прошел. Но она не чувствовала ни последождевой бодрости, ни влажного аромата.

— А вы, наверно, сами тоже художница? — спросила продавщица и, не дождавшись ответа, застенчиво объяснила: — У нас олимпийские обязательства, в том числе провести конференцию покупателей. Представители фабрики приедут. Если бы вы согласились выступить. Или хотя бы по почте прислали ваши замечания. Очень красивая курточка, но, наверно, если посмотреть глазами художника, можно заметить недостатки. Вот, возьмите на всякий случай конверт с нашим адресом.

— Можно заметить, — равнодушно согласилась Люция Александровна. Вяло подумала: «Не буду я выступать и по почте ничего присылать не буду, да и рисовать больше ничего не стану».

Миша немного поныл по поводу некупленных джинсов, но сразу же успокоился, узнав, почему покупка не состоялась. Люция Александровна догадывалась, что ее внука обычно волнует не самый факт получения чего-либо, а моральная сторона дела, если люди помнили о его нуждах, значит, все было в порядке, справедливость торжествовала.

Закрытие Олимпийских игр Люция Крылатова смотрела по цветному телевизору в клубе. Взрослые заботливо усадили всех детишек в первые ряды, сами устроились в последних, без обычной перебранки. Может быть, Олимпиада успела научить кое-кого вежливости, благожелательности друг к другу?

Люция Александровна сидела удобно, ей все было видно — и как постепенно угасал олимпийский огонь, и как громадный Мишка плакал, вытирая глаза носовым платком.

То и дело кто-нибудь из сидящих рядом с Крылатовой негромко замечал, что по телевизору смотреть даже лучше, чем на стадионе. И Люция Александровна молча соглашалась: «Да, наверно, по телевизору лучше». И не могла понять, почему остается в душе острое, как лезвие, чувство безвозвратной, непоправимой потери? Какая же потеря, если она видит в ярких красках всю торжественную церемонию завершения Олимпиады?!

«Какая же потеря, в чем она?» — снова подумала Люция Александровна после ухода врача, укладывая вещи к завтрашнему отъезду. В Москве ждет Наталья, которая увезет детишек на Алтай.

Сейчас они использовали, каждый по-своему, час, оставшийся до сна: Ариша перевязывала лапу облезлому медведю, а Миша рисовал олимпийский огонь. Горящий факел выглядел грустно. Миша протянул рисунок Люции Александровне.

— Очень хорошо, — сказала она со старательной заинтересованностью.

— Нет! Очень плохо! — завопил Миша. — Я знаю, что очень плохо, чего-то не хватает!

— Нарисуй людей вокруг, — машинально посоветовала Люция Крылатова.

Ариша полюбовалась аккуратно перевязанной лапой облезлого зверя и подошла посмотреть рисунок брата.

— Так не бывает, — рассудительно сказала она, — не бывает, чтобы горел факел и больше ничего не было.

— Бывает! — запротестовал Миша. Но тут же, отложив карандаши, он схватил ящичек с красками. — Я сделаю новый рисунок, будет много народу!

И не Мише и Арише, а себе самой Люция Александровна тихо повторила фразу врача: «Это был настоящий праздник!»

Повторила и замерла над открытым рабочим чемоданом. Как же она не догадалась до сих пор, что лишила себя главной радости своего поколения: минут всепоглощающего чувства личной связи с народной громадой!

Народные встречи челюскинцев, папанинцев, Чкалова, Громова, Юмашева, Байдукова! Пуск Магнитки, пуск Днепрогэса! А ночь стихийного празднования Победы на Красной площади! Зачем, почему сейчас лишила она себя великого счастья сопереживания со всем народом? Счастья, которое не умещается в рамках телевизора, которому нужен простор стадиона! Лишила она себя этого безвозвратно! Куртку Арише купила! Не могла, что ли, Ариша обойтись без новой куртки!

Сколько раз в последнее время она сама ворчала и выслушивала ворчание друзей и приятелей, что вот, мол, не определены, не сформулированы черты будущего, что молодежь часто не понимает, чего мы добиваемся! А на Олимпийских играх все увидели, чего мы добились, какой стала Москва — городом красоты и организованности, высокой духовной атмосферы и материального достатка, родным домом дружной большой семьи. И это видение также не способно было уместиться полностью на экране телевизора.

— Смотри! Все еще горит олимпийский огонь! И сколько народу вокруг, видишь! И еще больше будет! — заверещал Миша, протягивая Люции Александровне новый, еще не вполне законченный рисунок.

— Вот мой олимпийский огонь, — с горечью сказала Люция Крылатова. Она смотрела на Аришину олимпийскую куртку в открытом шкафу, безразлично соображая — надеть ли завтра куртку на Аришу или уложить красивую покупку в чемодан?

— Ты купила мне олимпийский огонь, — с важностью констатировала Ариша.

— А мне купишь олимпийские джинсы! — радостно вспомнил Миша.

…Как у всех творческих людей, у Люции Крылатовой в глубине сознания постоянно присутствовала мысль о хрупкости, непрочности индивидуальной человеческой жизни, о краткости времени, отпущенного человеку для созидания, о неизбежности конца и о том, что в любую минуту может случиться неизбежное.

Но получалось, что праздник, яркое торжество творческих сил, естественно переходил в будничные практические дела, где — хотела она того, или нет — на нее, Люцию Крылатову, привычно ложились повседневные обязанности.