Андрей Белый - Круг. Альманах артели писателей, книга 5

Глядя на его такую фигуру, немало дивились, пока он жил с первой женой, почему у Спиридона нет никакого приплода…

Живут рыло в рыло, худого слова никогда про меж них не услышишь, здоровьем, можно сказать, бог обоих не обошел, а за три года Спиридон никого и в кумовья не позвал…

Настоящей причины к тому тогда так и не сведали, а на догадки головы нехватало…

Только все потом разъяснилось: жена покаялась на духу перед смертью — а умерла она ровно через три года после венца, — покаялась на духу, что Спиридоновой плоти не знала и прожила с ним все эти три года, как на ветке просидела в тенистом саду, что и сам Спиридон Емельяныч до последнего часа естества ее не касался, согласно обету, который дал он в оное время в Афонском скиту, увидя на своем монашеском ложе в образе рыжеволосой и прельстительной девки свою непомерную плоть…

От сей-то плоти она и отдала богу свою неискушенную душу…

После смерти первой жены Спиридон долго глядел на людей чудными глазами, почти со всеми был всегда мало разговорчив, лишнего слова не скажет, все да да нет, да того да сего, а чтоб разговориться так, по душам, да во весь рот, — так ни-ни!..

От этих Спиридоновых укорительных глаз и молчанья как-то даже всем становилось неловко и теснее кругом: всякий, бывало, свернет с дороги с возом едет иль порожнем, когда с бочкой дегтя в возу встретится Спиридон Емельяныч… долго потом с шапкой в руках будешь смотреть ему в широкую спину и безо всякой причины качать головой…

Другой бы пожалуй спился!..

Прожил так, во вдовстве, Спиридон Емельяныч сколько неведомо лет, он и сам не знал хорошенько на какой десяток ему перевалило, сила все та же, только в бороде да в волосах немного начинало серебреть, как по паутине осенью в первый зазимок…

По хозяйству Спиридон хорошо управлялся, держал до второй женитьбы казака и казачиху и по внешности в обиходе ничем не отличался от других мужиков. Только борода пошире других да в осанке было что-то такое, что всякого заставляло посторониться и уступить свое место, мирщинки гнушался и на сходе всегда отдавал свой стакан какому-нибудь питуху или выливал в землю под ноги, потому отказаться принять в руки мирщинку значило миром погнушаться… старина-матушка!.. — в церковь по-прежнему ходил два раза в год и с каждым днем становился все угрюмей и строже на вид, и все пушистее чернела на оба глаза с легкой проседью бровь, и все торопливей перед ним раздвигался народ на базаре, когда, случится, проходил по нему Спиридон…

Второй раз женился Спиридон Емельяныч очень чудно…

Похоже был на то, что… не женившись — женился!

Первое время после смерти первой жены к нему было наладили свахи: свахам и вдовец — все купец!.. Да Спиридон их отшугнул, и сам не проявлял себя никак в этой части… Может, где на стороне что-нибудь, а у себя на дому никакого баловства за ним не замечали…

Так и решили все: Спиридон жениться не будет!.. но ошиблись!

Ехал однажды Спиридон Емельяныч с пенькой — менял он пеньку на деготь и масло — и недалеко от Чагодуя, в том самом месте, где с большака, который лежит между нашим Чертухиным и Чагодуем, сворачивает в сторону Гусенок проселок, встрелась ему некая нищенка с виду очень невзрачная и лядавая баба, из жалости и милосердия Спиридон Емельяныч посадил ее к себе на телегу…

Для побирушки что село, что деревня, собирать куски все едино, просидела она со Спиридон Емельянычем на телеге, свесивши ноги между колес, пока за лесом не показались Гусенки и над ними, как белые барашки, по небу не побежали дымки…

— Это что за деревня будет? — спросила баба: на девку она была мало похожа…

— Гусенки! — сердито ответил Спиридон Емельяныч…

— Гусе-енки-и!.. А-а-а!.. — протянула баба и зевнула во весь рот, словно проснулась…

Только всего и разговора было у них за всю дорогу, — чего с ней говорить, Спиридон даже хорошенько на нее не поглядел: нищенка и нищенка, известно какие они бывают!..

Только когда Спиридон подъехал к крыльцу и стал отсупонивать лошадь, баба все сидела на возу, словно чего-то еще дожидалась.

И дождалась!..

Дернул же шут за язык Спиридона эту нищенку позвать к себе ночевать!..

Худого в этом ничего не было, это в старину даже в обычае было, зазывать к себе в дом нищих с дороги… Ну, да ведь тогда и нищий был совсем, можно сказать, от теперешнего отменный…

Позови-ка сейчас: он те в ту же ночь и зарежет!..

— Ишь, Спиридон Емельяныч добрый человек какой: нищенку себе завез! — решили соседи, глядя на бабу, которая слезала с подводы после Спиридонова приглашенья и никак не могла слезти: подолом зацепила за гвоздь и с телеги смешно болтались ее заголенные ноги, по икры обмотанные грязным тряпьем…

— Ну-у, завязилась! — недовольно буркнул Спиридон, подошел к ней и выдернул гвоздь вместе с подолом, — сряда-то на тебе поиздергалась, баба!..

Нищенка поклонилась низко Спиридон Емельянычу, и что у них случилось за эту ночь, как они стакались, только нищенка эта так с той поры и осталась…

После узналось, что и не нищенка она была совсем, а погорельная… Звали ее Устинья, по батюшке Васильевна… с села сама Горы-Понивицы!

В этом самом селе случись о ту пору пожар, не только много скотины, а людей не мало живьем погорело: у самой Устиньи, по ее же словам, сгорела почитай вся семья, не только старики не успели с печки убраться, а и невестка и муж ейный с детьми и добром так и не вышли… Сначала было Устинья с ума срахнулась: больно детей было жалко!..

Подпустил значит кто-то хорошего петуха!..

Уж как там они сладили со Спиридоном, никто про это не знал хорошенько, сперва даже смеялись на Спиридона, вот, дескать, какое себе чучело выбрал, нарочно искать, не найдешь, стали было дознаваться у самой Устиньи, баба оказалась разговорная, — но и от нее ничего путем не добились… Только и говорила она при таких допросах:

— Уж и не знаю сама как подумать: встрелся, знать, тогда на дороге не Спиридон Емельяныч, а… ангел божий… потому от великого сиротства и горя спас!..

Так ничего и не дознались… из расчетов каких али вправду так, из жалости одной Спиридон Устинью у себя оставил, трудно теперь рассудить, но вернее всего, что и расчет какой-нибудь был, потому что мужик был он не промах…

Кто его знает, в ином мужике таинственности этой накачено, — ни одному барину не приснится!..

А, может, и из-за того, чтобы чужого народу не держать…

Только жили они как нельзя лучше. В тот самый год, как встретиться им, Устинья родила двоешки, да что-то больно рано, если по срокам считать, опросталась, ну, да это бывает…

Зато после до самой смерти ходила пустая…

Умерла она, царство ей небесное, добрая бабенка была, как сейчас помню в тот год, когда Спиридон Емельяныч привел однажды из леса большую бурую медведицу и с ней двух ее медвежат…