Борис Грин - Высокое небо

Шли последние недели войны. Шестнадцатого апреля началось сражение за Берлин. В этой грандиозной операции участвовало 8400 советских самолетов.

Еще через неделю, двадцать третьего апреля, взломав оборону немцев, наши войска ворвались в столицу фашистского рейха.

Теперь уже не многим было дано сказать, что они работают для фронта, — только тем, чей труд получает сиюминутное воплощение. Конструкторы же знают, что путь от проекта до серии долог, поэтому сейчас они понимали, что их работа на войну в сущности окончена. Сотрудники КБ, занимавшиеся перспективными вопросами, усердно разрабатывали швецовскую идею мощного двигателя с турбокомпрессором, но они знали: самолеты с новым мотором уже не будут военными, им придется летать по мирным трассам.

Перестройка работы КБ была неминуема. Но она должна была начаться с перестройки умов. Люди же жили одним ожиданием близкой победы.

Второго мая наши войска полностью овладели Берлином. Восьмого мая в берлинском пригороде Карлсхорсте был подписан акт о безоговорочной капитуляции Германии.

Девятого мая страна праздновала Победу.

Москва, Красная площадь, 24 июня.

В десять часов утра начался парад Победы. На трибуне Мавзолея — руководители партии и правительства. Длинные ряды трибун заполнили известные люди столицы, гости из-за рубежа. На особой площадке, ближе к полю площади, — прославленные боевые генералы.

Командующий парадом маршал Рокоссовский отдает рапорт принимающему парад маршалу Жукову. Объезжая войска, маршал поздравляет их с великой победой, и в ответ несется могучее «ура», которое радио разносит по всей стране, по всему миру.

Сводные полки фронтов начинают торжественный марш. Гордые, счастливые, люди не в силах сдержать волнение, у многих на глазах слезы радости.

Кажется, все потонуло в звуках тысячетрубного оркестра. Но вот он смолк, и под дробь барабанов появилась колонна с вражескими штандартами. У Мавзолея их предают позору — бросают наземь.

Торжественный марш продолжается…

Среди приглашенных на парад Победы был и главный конструктор Швецов.

Москва, Большой Кремлевский дворец, 25 июня.

Идет прием в честь участников парада Победы. Приглашено свыше двух с половиной тысяч человек — цвет Вооруженных Сил, индустрии, науки, культуры, искусства.

Один за другим провозглашаются поименные тосты: за Верховного Главнокомандующего, за командующих фронтами и их соратников, за командующих родами войск, за руководителей Генерального штаба…

И еще один тост звучит под сводами ликующего зала:

— … за здоровье наших лучших представителей техники и, в первую очередь, военной техники — за представителей передовой конструкторской мысли в Советском Союзе, за здоровье товарищей Яковлева, Шпитального, Грабина, Токарева, Дегтярева, Симонова, Ильюшина, Микулина, Микояна, Лавочкина, Болховитинова, Швецова, Туполева, Климова. Ваше здоровье, товарищи!

Вместе со всеми Аркадий Дмитриевич поднял свой бокал.

Новая стратегия. — Генеральный конструктор. — Сердце, отданное людям. — «Воздушная сельская подвода». — Лайнер Ильюшина. — Встреча с Маресьевым. — От 100 до 4500! — Шестидесятилетие. — Наконец-то, реактивный! — Последние дни.

Высоко-высоко, в прошитом солнечными нитями прозрачно-голубом небе парит птица. Отдавшись разлету, она жадно набирает скорость и вдруг, распластав крылья, вершит один виток, затем другой, и все вниз, по спирали, и когда уже кажется, что ее притягивает сама земля, что она не выйдет из последней петли и вот-вот встретит свой смертный миг, — в этот самый момент происходит чудо. Ожившие крылья выводят птицу из гибельной спирали, возносят ее вверх и она опять устремляется ввысь, в небо, невидимыми с земли усилиями обретает скорость, и вот уже опять продолжает парение.

Что позвало ее в небо, что вообще зовет птицу в небо? Она не отбилась от стаи, не потеряла из виду вожака. Там, в вышине, ее не ждет добыча, с которой бы она вернулась на землю на зависть другим птицам. Одна-одинешенька, она парит над землей, гордая своим уменьем летать.

Привольно птице под куполом, до краев наполненным голубым светом. Такая неприметная на земле, в воздухе она прекрасна. Солнечные нити, свисающие вниз, словно заключили ее в золотую клетку, но сверкающие, искрящиеся прутики этой клетки не пугают, а радуют птицу. Она задевает их легким крылом, и дрожат чуть приметно золотые прутики, дрожат, как потревоженные струны, и замирают. Ничто не пугает птицу, все ей подвластно — она отдалась полету. Опьяненная ярким праздником лета, летит птица. До нее не доносится голос земли, и она слышит только биение своего сердца.

Если прищурить глаза, вдруг начинает казаться, что все это когда-то уже видено: и прозрачно-голубое небо, и золотая клетка, и эта самая птица. А может быть, так и есть? Разве не могут в долгой человеческой жизни повториться минуты далекого, давно забытого дня? Ведь над головою все то же солнце, все то же небо, разве что птица другая…

Тогда, семнадцатилетним, он вот так же уединился и долго смотрел в небо. Только что была прослушана лекция Жуковского, и потрясенный студент не находил себе места среди людей, он жаждал одиночества. Никогда еще ему не приходилось так остро ощущать себя в огромном мире, чувствовать, как ничтожен нажитый им жизненный опыт, и было тревожно и радостно — тревожно за свое будущее, радостно, что он избрал его добровольно.

Тогда тоже в небе парила птица, и, расстегнув черную студенческую тужурку, запрокинув голову, он долго следил за ее полетом и новыми глазами открывал для себя смысл высоты.

В разгоряченном мозгу складывались новые выводы, они не были вычитаны из учебников и потому казались особенно значительными. Думалось о том, что в деятельности человека техники, быть может, самое главное — уметь повторить природу. Не растрачивать себя по пустякам, а отыскивать инженерные образы в самом мироздании. Так, как это делает Жуковский. Для людей птица — всего только птица, для него это еще и оригинал, который он воспроизводит в аэроплане. А сердце птицы — это мотор…

Перед глазами стояли огромный лоб и седая патриаршая борода учителя. Было торжественно и радостно от того, что есть на свете такие люди, которые умеют могуче мыслить, задеть в тебе такие глубины, о которых ты и не предполагал. И все это вместе — продолжавший звучать голос Жуковского, и солнце, и птица в голубом небе — делало студента самым счастливым на земле человеком.

Ах, что за чудесная пора — юность! Мечтаешь о будущем, а видишь себя все молодым и сильным, как будто ты не подвластен времени. Это потому, что выпало тебе счастье встретить великого учителя, и кажется, что он будет с тобою всегда, в трудный час придет на помощь, развеет сомнения, выведет из лабиринта.