Авенир Крашенинников - Особые обстоятельства. Рассказы и повести

«Опять он опохмеляется!» — разозлился Виталий Денисыч: не впервой видел мутные глаза Манеева, налипшие на лоб спутанные волосы.

— Сто-ой, — замахал он Чибисову и обернулся к завгару, стоявшему рядом в воротах. — Манеева от работы отстранить!

— Ну подумаешь, вчера с устатку да от простуды хватанул, — пробовал защищать Манеева завгар и для чего-то расстегнул молнию на великолепной прорезиненной куртке.

— Отстранить и премии лишить! — отрезал Корсаков.

— Жениться парень думает, ему премия в самый раз… И потом здесь не вам распоряжаться…

Но Корсаков не дослушал, зашагал к своему уазику, терпеливо мокнувшему под сеногноем.

Завгар на разнарядке во всеуслышание пожаловался Однодворову, что заменять ему людей, как известно, некем, а товарищу Корсакову, в колхозе новичку, неплохо было бы сперва узнать, кто кому подчиняется. Был завгар человеком осанистым, представительным, владел собственным «Москвичом», частенько наведывался в город — эти обстоятельства тоже почему-то были Корсакову не по душе. Жалко, что селектор не телевизор, и не видно завгаровского брыластого лица, и как он там сидит, у себя в гараже. Однодворов никак Корсакова не поддержал, Виталий Денисыч обиделся.

А потом подоспела уборочная, пустили комбайны на тяжелую полегшую пшеницу, воюя за каждый колосок, потом прислали помощь: рабочих на день, на два, студентов — на месяц, правление поручило Корсакову разместить их поудобнее, тарой обеспечить, следить, чтобы картошку в земле не хоронили. А дождь лил и лил, да еще белые метляки в воздухе иногда мельтешили, и жалко было Корсакову веселых ребят и девчушек, насквозь промокших, в раскисших перчатках, еле вытаскивающих ноги из грязи. Они не унывали, горожане и горожаночки, им даже интересно было в кучности избы, за общим котлом, они даже как-то бравировали трудностями, хотя чихали, кашляли, шмыгали носами. У них симпатии здесь прояснялись, и не так уж редко видел Корсаков поздними вечерами какую-нибудь таинственно притихшую в уединении парочку. Наверное, и Капитолина была когда-то такой, и ее брат. Куда все это исчезает?

Нет, он не умилялся, видя на полях маленькие фигурки девчушек, все же сохранявших в своих брючках, резиновых сапожках и синтетических курточках особую городскую фасонистость. Он мысленно спорил с теми, кто убежден, что горожанину непременно надо знать, почем на колхозных полях фунт лиха, и своими руками запасать на зиму картошку, капусту, морковь. Помощь горожан, конечно, неоценима, но все равно они, по сути, ничего не узнают, разве что не будут рассуждать, как Вихонин. Надо делать все возможное и невозможное, чтобы в конце концов студенты учились, рабочие стояли у своих станков.

Из уважения и благодарности к ним собрался Виталий Денисыч во Дворец культуры на прощальный концерт. «Когда они еще репетировать успевали?» — растроганно думал он, стаскивая с плечиков единственную свою праздничную рубашку, ворот и манжеты которой сам стирал зубною щеткой и мыльным порошком. Он хорошо выбрился, помылся под душем, надел костюм, взялся было за галстук, но раздумал — не любил на шее удавку.

Давно ли, кажется, в эти часы еще янтарно горела живица на свежеструганных бревнах, а вот и промелькнуло лето, словно августовский сполох, и в раннюю темноту желто гляделись окна. Под ногами шелестела пожухлая листва, похрустывал гравий дорожки, холодком пахло: будто по злому умыслу на время страды размокропогодилось, а когда отмаялись — нате вам ведро.

Хотя на полях еще набирала сладкого соку белокочанная капуста, еще турнепс, картошка кое-где дожидались, да сразу видно было — отстрадовали: давно не сходилось во Дворец столько народу. Дворец был построен в те годы, когда считалось, что чем больше колонн, башенок, столбиков на фасаде, тем выше будет культура села, и мрачновато попирал невысокий холм, засаженный березами и акацией. Внутри со стрекотом горели лампы дневного света, играла магнитофонная музыка, вдоль стен, сплошь покрытых цветными графиками, показателями, обязательствами, неподвижно сидели на стульях пожилые колхозники. Студенты сбились в стайку, возбужденно переговаривались и хохотали.

Лешу Манеева, причесанного, отутюженного, крепко вела под руку малюсенькая девушка, горбоносая, с резковатыми чертами лица. И вдруг она заулыбалась. Виталий Денисыч понял, что это и есть невеста Манеева, и увидел — улыбается она навстречу Татьяне, идущей от раздевалки.

Ведь знал Виталий Денисыч — Татьяна придет, и вот она здесь, в голубовато-стального цвета костюме, в высоких сапожках, он голос ее слышит, но, как оробевший юнец, потихоньку отступает, старается стушеваться, хотя спрятаться при его росте невозможно.

Что же это такое, как он жил много лет, не подозревая в себе застенчивости, робости? Может быть, потому, что, тогда во всем была определенность, и в хорошем и в ненавистном, по крайней мере, с тех пор, как он почувствовал себя зрелым человеком. А скорее всего, ему со временем не важно стало, как отнесется Капитолина к тому или иному его поступку. Если бы он мог угадать, что думает о нем Татьяна Стафеева, думает ли вообще!.. Наверняка она Виталия Денисыча увидела, но не выказала этого ничем… Напрасно он пришел сюда. Однако возвращаться в пустую, так до сих пор еще и не обжитую квартиру и того хуже…

Он мрачно направился в зал, куда уже двинулись все, переговариваясь, пересмеиваясь, здороваясь друг с другом. На сцене стоял длинный стол в красном бархате, украшенный керамическими вазами, в которых пышными букетами рдели, рыжели, бронзою и золотом отливали осенние листья. Зал захлопал в ладоши — за стол, отодвигая стулья, пробирался секретарь партбюро Старателев, сияя белоснежным воротничком… За ним двигался Дмитрий Трофимович Однодворов: на черном пиджаке его жаром горела кольчуга из орденов и медалей; ловко проскользнул на свое место молоденький комсорг, он же завклубом. Поблескивая очками, на сцену поднялся студент с красивой дегтярной бородою.

Старателев от имени тружеников села поблагодарил студентов, вручил Почетную грамоту, бородач выступил с ответным словом. Виталий Денисыч хлопал в ладоши вместе со всеми, а глазами искал по залу Татьяну. Он устроился у стены, просматривал ряды наискосок и наконец увидел: Татьяна, слегка откинувши голову, будто тяжелый узел волос на затылке пригибал ее, слушала выступающих, сидя о бок с невестой Манеева. А справа от Татьяны примостился плечистый парень с буйной шевелюрой, в распахнутом пиджаке и огненной рубахе. Виталий Денисыч с трудом узнал Мишку Чибисова. Шофер «Техпомощи» держался скованно, неотрывно уставясь на сцену, которая уже закрылась занавесом, и там со стуком утаскивали трибуну, стол и стулья.