Авенир Крашенинников - Особые обстоятельства. Рассказы и повести

В ребра меня словно толкнули. В наше окно хорошо была видна труба кочегарки. Небо за нею еще светлело, но луна, выпуклая, глазастая, уже вкатывалась в раму и была такой яркой, хоть книжку читай.

Я ополз с кровати, сунул за пазуху спортивки и, держась на всякий случай за живот, пошел в другую комнату. Отец и мама даже не пошевельнулись. Я открыл дверь в коридор, протанцевал на цыпочках, для убедительности толкнул и тихо закрыл дверь в уборную. Самым опасным казался крючок на входной двери, но он не щелкнул. Теперь оставалось только сбежать с лестничной площадки. Я ликовал. Луна стояла на самой макушке трубы, как большая лампа.

Ленька ждал меня у сарая, его рот то и дело раскрывался и издавал странные звуки, вроде взлаивания.

— Вав, — сказал Ленька, — ерунда все это. — И поежился.

Окна домов чуть поблескивали голубоватыми бликами, непривычными и жутковатыми были безлюдье и тишина, темные тени от сарая и бревен, казалось, двигались. Ленька перестал взлаивать и все замедлял шаги.

— Стой, — шепотом сказал я, — а с какой стороны они подходят?

Ленька пожал плечами. Луна бледно освещала пустырь, гора казалась куда выше, круче и мрачнее, чем днем.

— Залягем за бревна, — предложил я.

— Уж если охота все точно увидать, лезь в яму.

Мне не хотелось быть одному, но ничего более разумного я придумать не мог. Яма была по другую сторону горы, совсем неглубокая, сплошь затянутая травой. Я еще и сейчас помню, как домчался до нее, как упал в траву, больно уколов чем-то локоть, и долго не мог отдышаться. Но надо было устраиваться поудобнее и следить. Я подпер кулаками подбородок. Гора была совсем близко, и мне казалось, что я различаю на ней торчащий репейник…

И опять на ее склоне что-то сверкнуло. Я вобрал голову в плечи, пригляделся, но больше ничего не заметил. Луна уже вывинтилась из трубы и чуть отошла, с любопытством на меня посматривая. Веки мои стали падать, рот сам собою раскрылся. Но не успел я его закрыть, как услышал какое-то постукивание, будто десятки крохотных каблучков топали по пустырю.

Я до боли вытянул шею и увидел… троллей. Они шли длинной вереницею от кочегарки, возле которой уводил под землю ход с трубами. Теперь, я различал высокие колпаки со сломанными набок кончиками, украшенными кисточкой, разноцветные курточки, штанишки до колен, какие носят пай-мальчики, полосатые чулки и деревянные башмаки с загнутыми вверх носами. Все тролли одинаково согнулись, прижав к груди длинные узкие бороды, и тащили на спинах одинаковые мешочки. Ничего страшного не было в этих маленьких старичках, и я не мог понять, к чему нас запугивал Софрошкин.

Вот они, совсем близко. Сейчас я услышу Слово, завтра передам его ребятам!.. И Ленька теперь не будет говорить «фиг».

Но вдруг тролли остановились, и первый ткнул пальцем в мою сторону. Я вжался в траву, затаил дыхание.

— Поди сюда, мальчик, — послышался тихий дребезжащий голос. — Мы ничего дурного тебе не сделаем.

И ноги сами понесли меня к троллям. Старички бережно положили свои мешочки и окружили меня. Смешно было, что эти самые настоящие дедушки мне всего до плеча.

— Что ты здесь делаешь, мальчик? — спрашивали меня тролли, дружелюбно улыбаясь.

— Хочу узнать, каким Словом вы открываете гору.

— Никакого Слова нет, мальчик, — засмеялись тролли. — Смотри…

И тут по всей горе засверкали голубые искорки, бок ее раздался, и я увидел лестницу с перилами, уходящую вниз и освещенную нежно-розовым светом.

— Идем с нами, мальчик, — пригласили тролли.

Я взял мешок, и он оказался очень легким. Тогда я подхватил еще несколько мешочков и стал спускаться по лестнице. За мною постукивали деревянные башмаки и слышались тихие одобрительные голоса. Пожалуй, никогда в жизни не испытывал я такой радости от того, что помогал другим, как в этой пещере.

Она оказалась вовсе не глубокой, и перед нами сама собою раскрылась медная дверца, и мы очутились в подвале со сводчатым потолком. Стены его переливались зелеными, синими, оранжевыми, лиловыми полосами, будто на них играли радуги. А под ногами, у стен, а кое-где и до самого потолка, то мерцали, то вспыхивали желтым пламенем груды золота. Старички сыпали из мешков звенящий дождь и все загадочно поглядывали на меня.

— Зачем вам золото? — спросил я. — Ведь на него не купишь даже мороженки.

— И верно, — растерялись старички, — нам оно совсем ни к чему. Мы любим курить трубку и есть копченый окорок. А куда бы ты, мальчик, посоветовал его деть?

— Сдать в музей, — важно сказал я, вспомнив слова Сени-очкарика. Я чувствовал себя очень сильным и очень мудрым, и это было единственный раз в жизни.

Старички вконец расстроились, собрались в кружок, задымили трубками и стали сговариваться. Потом один из них, с бородавкой на кончике носа, видимо, самый главный, обернулся ко мне и сказал:

— Мы живем на земле двести лет и три года и все копим, копим это золото. Но ни разу не задумывались, зачем оно будет лежать в пещерах. Мы просто привыкли, и это у нас такая работа. Теперь мы решили подарить все золото мальчишкам вашего двора. Только это будет тогда, когда все вы станете сильными, умными, добрыми и справедливыми. И вы построите на это золото чудесные корабли, машины и города. Так будет лучше.

И все старички дружно закивали бородами. Я пожалел, что со мною нет Леньки.

— Мы не заметили его, — погрустнели тролли.

— Я позову!..

Но самый главный извинился и ответил, что скоро будет светло, а им нельзя показываться днем, потому что они сразу оглохнут и ослепнут и попадут под колеса.

— И тебе, мальчик, пора возвращаться. До свидания.

Что-то подхватило меня, мягко подняло, огоньки померкли, и стало вдруг так легко, так празднично, что я чуть не запел. Но зашуршала подо мною трава, и я снова очутился в своей яме. В голове чуть звенело. Я быстро поднялся. Троллей нигде не было, луна побледнела и закатилась за крышу дома, а вдали уже проглядывало утро, и едва различимая звездочка таяла в нем. Я очень пожалел, что не попросил у старичков никакого подарка: ребята на слово все равно не поверят. Одна надежда была на Леньку.

Но Ленька исчез. Выбивая зубами дробь, я в отчаянии осматривал бревна. И услышал странные звуки. Единственный человек, который мог подтвердить, что я нисколечко не вру, свирепо спал между бревнами. Но, может быть, он все-таки видел троллей, а уж потом заснул? Я ухватил его за ногу, дернул, Ленька сказал «фиг» и проснулся. Ах, как долго он не мог выбраться из бревен, потому что его заклинило, а потом стал потягиваться и кулаками тереть глаза.

— Ну, видал, видал? — тормошил я его.

— Была нужда, болело брюхо.

Сердце у меня упало. Этот тип проспал все на свете.

— Теперь из-за тебя мне никто не поверит!