Юрий Петухов - Влюбленные

— Даже неудачным? — спросила Нина.

— Что значит — неудачным? В медицине все строго! Есть признаки болезней, есть лекарства. Знай лечи.

— Почему же тогда врачи бывают хорошие и плохие?

— Плохих нет, есть нерадивые!

— Вот-вот! А нерадивость появляется там, где нет любви к делу!

Денис сильно хлопнул себя по шее и взъерошил пятерней волосы.

— Ты чего? — покосился на него Костя.

— Да разбередил он мне душу! — Денис кивнул на Ладо. — Ведь и в самом деле… Эх, братцы, и нахватаем же мы с вами строгачей мешок и маленькую котомку! — вдруг звонко и с какой-то непонятной восторженностью воскликнул он.

— Мешок — тебе, а котомку — нам с Костей! — подмигнул Ладо. — Ты парень дюжий, ну и иди на таран! А уж мы постараемся ладить… Сеять кукурузу в грязь? Пожалуйста! Свеклу растить на глине? Как вам будет угодно!

— Ну, оба заныли! — засмеялся Костя. — Ветер теперь дует в нашу сторону!

— Флюгер заведи — не ошибешься!..

Перекидываясь колкими фразами, снова вернулись в заполняющийся, как улей, зал. Шум быстро затихал.

— Нина, а что, если…

— Нет, нет! — она поняла его мысль с полуслова. — Теперь поздно! Прошло столько лет! Да разве я смогу, как Нечаева!

— И все же, если посоветоваться?

— С кем?

— Ну… Маргарита Алексеевна — это один голос. А пусть еще кто-нибудь скажет. Здесь, в Москве.

Нина задумалась. Вспомнила про композитора, к которому ездила со Стасем, и сказала Косте о нем.

— Так это же здорово! Известный! Уж он-то, конечно, определит, есть ли у тебя данные! Только как его разыскать? Поехать в Дом творчества?

— Не думаю, чтобы он все еще там жил.

— Нина, я разыщу его! Разыщу! Я все сделаю, чтобы ты с ним встретилась!

— Стоит ли… — и Нина подумала про себя: «Не будет он заниматься мной. Ведь он и тогда, честно говоря, просто выставил нас за дверь».

— Стоит! Попытка — не пытка! По крайней мере, ты услышишь еще одно мнение.

Сначала им казалось, что они в зале — огромном, непривычно пустом — одни, но по тому, как дирижер время от времени оглядывался назад, догадались, что тут есть еще кто-то. В седьмом ряду, с самого края, сидел грузный мужчина. Это и был композитор.

С каким трудом Костя разыскал его! Звонил в Союз композиторов, на квартиру, дежурил у концертных залов. Ему отвечали: «Виталий Львович занят», «Виталий Львович на пленуме», «Виталий Львович выехал за границу». И по тому, с каким значением все это произносилось, Косте начинало казаться, что его затея напрасна: Виталий Львович становился существом не совсем реальным. Все же Косте удалось связаться с ним по телефону. Это был поздний час. Трубку подняла жена, а потом подошел и он.

Глуховатый усталый голос вызвал у Кости во всем теле дрожь.

— Что у вас ко мне?

— Я… это… могу объяснить только при встрече.

— Вы музыкант?

— Нет.

— Ну, ладно, — подумав, ответил композитор и назвал час и театр, где его можно будет найти…

Дирижер, постукав палочкой по пульту, остановил хор. Заглянул в ноты и снова дал знак начинать.

Мелодия разучиваемой песни Нине показалась знакомой, особенно то место, где басы умолкали, а тенора и сопрано взлетали в немыслимую высь и там истаивали, как пар в синеве, после чего басы снова начинали рокотать. И казалось, что басы — это земля, а тенора и сопрано — летучий ветер, что свободно носится над ней. Уж не эту ли песню сочинял тогда композитор?..

В перерыве хористы разбрелись по освещенной сцене, кое-кто спустился в первые ряды партера, а Костя взял Нину за руку и повел к композитору. Тот, не видя их, грузно поднялся и совсем было уже исчез за тяжелой плюшевой портьерой, когда Костя остановил его.

— Здравствуйте, Виталий Львович.

— Это вы мне звонили? — спросил композитор, хмуро взглянув на них.

«Уж не ошибся ли Костя? К тому ли человеку он привел меня?» — Нина не узнавала композитора. Тот был заросший, взъерошенный, а этот весь какой-то гладкий, с тщательно причесанными волосами. Щеки отливают синевой. Но это был он! Он! Та же интонация голоса, та же прямота и некоторая грубоватость в обращении. Странно, что тогда, со Стасем, она была совершенно спокойна, — не потому ли, что ей ничего не нужно было от этого человека?

— Да, я звонил, — ответил Костя.

— Чем могу быть полезен?

— Вы не узнаете меня? — спросила Нина, чувствуя, что это не то, не те слова! Но с чего-то надо было начинать.

Композитор всмотрелся в ее лицо и ответил:

— Нет. Не узнаю.

— Я как-то приезжала к вам, со Стасем… В Дом творчества.

— А-а… феи-вдохновительницы? Так что же? Вы тоже пишете тексты? Давайте, посмотрю. С кем из вас я должен вести разговор?

— С ней, — и Костя подтолкнул вперед Нину.

— Я к вам не с текстами… Я училась музыке, пробовала кое-что и сама сочинять…

Лицо композитора поскучнело, он стал смотреть по сторонам.

— Где ваши ноты?

— У меня нот нет.

— Тогда о чем же говорить?

— Она вам сыграет! Виталий Львович!

— Ну, хорошо.

Нина поднялась на сцену, ощущая зыбкость пола, покачивание стен и потолка. Она — на сцене, она будет играть в настоящем концертном зале. Глянула в черноту, увидела на первых рядах хористов, с любопытством следящих за ней, и окончательно растерялась.

Сыграла несколько своих мелодий. Сыграла плохо. Торопливо.

Костя посмотрел на композитора — его лицо было равнодушно. Сознался самому себе, что и ему все то, что играла Нина, нисколько не понравилось.

— Ну… а еще… — буркнул композитор и, взяв что-то в рот, начал вкусно сосать.

«Еще?..» — повторила про себя Нина и, чувствуя, что она безнадежно проваливается, опозорена перед Костей, перед этими людьми, с силой ударила по клавишам. С этого резкого аккорда она всякий раз начинала дома импровизации, когда, вернувшись из института, садилась за рояль и давала волю своим чувствам. Да — все глупо и нелепо, как бы говорила она себе, и жизнь получается какой-то нескладной, но она не будет жаловаться, она будет заглушать в себе то дорогое, что в ней есть, — и звуки сильные, жесткие торжествовали над отчаянием. Но то ли от того, что молодость и надежды были сильны, то ли потому, что жесткие звуки вызывали в ее душе все лучшее на поединок с ними, только голос сердца постепенно креп, обретал силу, и в музыке уже плескалась радость!

Бурная, стремительная импровизация каждый раз облекалась у Нины в новую форму — в зависимости от настроения, но мелодические ходы все более укреплялись, получали развитие. Тетя Вера любила, когда она вот так фантазировала… Сегодня что-то горячее нахлынуло в душу, и тема расширилась. Теперь Нина уже сама не знала, как и чем завершить свою игру…

К роялю подошел из-за кулис дирижер. Нина оборвала исполнение, сильно хлопнув крышкой. Поднялась со стула и спустилась в зал, ни на кого не глядя.