Юрий Петухов - Влюбленные

Он уже знал не читая что и где, но тем не менее с сосредоточенным видом углубился в строки врачебного заключения.

— Вот я и пришла к вам…

«Ага, милая. Ты — к нам, а не я — к тебе. Еще и к Нине не раз обратишься. А ведь сбивала с пути истинного…»

— Это злокачественная? — спросила она пересохшими губами, и на ее лбу выступил легкий пот.

— Ах, черт побери! — неожиданно воскликнул Дмитрий Антонович и вышел из-за стола. — Все помешались на злокачественных! Прыщик, на который прежде бы и внимания не обратили, теперь злокачественный! Родинка — непременно! Тут же написано — вот! И не по-латыни!

— Написано бывает одно, а на самом деле…

— Если не верите диагнозу, давайте сделаем повторные исследования. Судя по вашему виду, вы вполне здоровая женщина.

— Сделайте, пожалуйста! Мне советовали ее удалить, но я…

— Правильно советовали.

— Это очень опасная операция? Дмитрий Антонович, я могу попросить, чтобы ее сделали вы?

— Хм… — он проиграл барабанную дробь по стеклу шкафа. — Честно говоря, у меня на очереди много таких, где дело обстоит гораздо сложнее.

— Дмитрий Антонович!

— Ну… хорошо, — согласился он, подумав. — И когда это?

— Изучим, увидим. Возможно, и нет необходимости оперировать. Бывает, что опухоль рассасывается от лечения.

— Я… я не верю, чтобы она сама, — Маргарита Алексеевна снова с таким испугом посмотрела на него — куда только девалась ее прежняя колкость! — что Дмитрию Антоновичу даже стало ее жалко. Нелегко ей было отважиться прийти к нему. Ведь они в последний раз расстались почти врагами. И ее сегодняшний приход был в некотором роде признанием ее поражения.

«Конечно, я все сделаю сам. Это и на Нину произведет хорошее впечатление».

— Вы не отчаивайтесь. Все обойдется, — мягко произнес он.

— Спасибо.

— Еще раз исследуем и тогда решим, как быть. И если… — он не договорил, что может скрываться за этим «если», — то вам придется лечь в нашу клинику.

Маргарита Алексеевна заметно побледнела и скомканной перчаткой провела по влажному лбу.

«Фу, вот так противник у меня! А я-то тогда опасался… Или она только сейчас так беспомощна?»

— Извините, что я оторвала вас от работы.

— Что вы, что вы.

Она пожала ему руку горячими хрупкими пальцами и торопливо вышла.

Оставшись один, Дмитрий Антонович постоял некоторое время посреди кабинета, покачиваясь из стороны в сторону на широко расставленных ногах. Усмехнулся. Собственно, он был доволен, что Маргарита Алексеевна пришла к нему. Вот, знай наших! И в то же время она чем-то растрогала его — то ли своей горячностью, то ли явно преувеличенными страхами. «Наверно, и не спит, бедняжка… И о Нине даже ничего не спросила…»

Глянул в окно.

Маргарита Алексеевна вышла из подъезда и, не оглядываясь, быстро-быстро пошла прочь — мелкими шажками, чуть склонившись вперед. Пышный розовый шарфик, выбившись из-под воротника, парусил на ветерке.

«Эх, как улепетывает!»

Дмитрий Антонович еще раз усмехнулся и направился в двадцать третью палату, чтобы поговорить с Гриценко. До начала операций оставалась четверть часа.

— Нина, к телефону!

— Ау, тетя Вера! Слышу!

Теряя тапочки на бегу, Нина поспешила в кабинет.

«Кто бы это? Неужели Костя?»

Вчера они долго бродили по городу. От Кропоткинской площади пошли по бульварному кольцу до улицы Горького. Там повернули к телеграфу. Полночный бой курантов застал их на Красной площади. Расставаться не хотелось. На прощанье обменялись номерами телефонов: он дал ей институтский, она — свой домашний…

Вера Антоновна подала Нине трубку и снова села за стол — старинный, двухтумбовый, на котором плотными стопками лежали ученические тетради. Откинулась на спинку стула, слушая, как в смежной комнате Эдик и Зоя повторяют гаммы. Это Нина вызвалась учить их музыке. Однажды привела со двора, и теперь они два раза в неделю приходят к ней заниматься.

— Кто звонил? Маша? — спросила Вера Антоновна, когда Нина положила трубку.

— Да, Маша.

Разочарованная, Нина подошла к зеркалу и стала сильными движениями руки расчесывать волосы.

— Куда вы сегодня?

— Дорогой решим.

— Выезжаете из дому и не знаете — куда?

— Но ведь в Москве мне все интересно. А Маша — великолепный гид. Если бы не она, ну разве бы я побывала в мастерской у Коненкова, на репетиции в Большом театре…

— А как у нее мамочка сохранилась, — перебила племянницу Вера Антоновна. — Помнишь, приезжала зимой?

— Алла Ивановна? Конечно помню.

— Вся словно из розовой пастилы… Когда-то мы с ней подругами были.

— Были? — Нина отошла от зеркала. — Мне показалось, вы и теперь дружны.

— Ох, девочка! — рассмеялась Вера Антоновна и привлекла к себе Нину. — Слова зачастую всего лишь облатка для горьких пилюль. Вот и у тебя есть подруги. Пройдут годы, и тебе интересно будет узнать, как-то сложились их судьбы, что с ними. Не из зависти, по-человечески интересно… А ее приезд ко мне — это «блистательный триумф»: на плечах — накидка из соболей, платье из моднейшей ткани; у подъезда — своя машина… А вспомни-ка ее разговор: «Люба Зуева скопила деньжат на чешский гарнитур, но квартирка так тесна, что и поставить некуда… У Гали Новак муж вернулся из Воркуты, а человек, который его оклеветал, работает в том же учреждении, и Анатолий запил с обиды». Всех перебрала. Всех! И она, разумеется, самая удачливая…

— Тетя Вера, она же искренне их жалела! Когда заговорила о Гале, даже заплакала.

— Да? — Вера Антоновна с чуть заметной улыбкой глянула на племянницу и не стала ее разубеждать.

В приоткрытую дверь заглянули Эдик и Зоя.

— Мы уже повторили…

— Иду, иду, — и Нина продолжила урок, но думала совсем о другом.

«А мне Алла Ивановна понравилась. Ласковая, трогательная. Богато одета — ну и что? Разве это плохо? А может, тетя Вера завидует ей, потому так и говорит?..»

— Нина! Опять к телефону! — Вере Антоновне не нравятся эти звонки, отрывающие ее от работы.

— Алло… — Нина прикрыла мембрану ладошкой. — Маша, это ты? Я выхожу.

Быстренько переодевшись, Нина выбежала на улицу и увидела стоящую возле арки «Волгу». Маша, пригнувшись, с заднего сиденья помахала Нине тонкими пальцами и сама открыла дверцу. Завидно красивая, в меховой накидке, со свежей прической в виде плотно уложенных, чуть изогнутых перьев. За рулем сидел Стась, ее постоянный спутник. Поэт. Это его машина. Сухопарый, рослый, с короткой стрижкой жестких волос. Толстый свитер с голубыми крестами по белому полю придавал ему вид скандинава.

Стась повернул голову назад и спросил глазами: «Куда?»

— Сейчас посоветуемся с Ниной.

— Если вам все равно, то я бы хотела в зал Чайковского, на вечер фортепианной музыки… Что, вам не хочется? Опять я предлагаю что-то провинциальное?