Александр Письменный - Ничего особенного не случилось

— Это же глина, какой это товар? — говорил он с недоумением. — Эта вещь может пригодиться только тому, кто краской занимается. Но, чтобы краску гнать, сколько всего еще нужно? Глина — она только цвет дает. А масло, а машины терочные, а печи для обжига?.. Грех торговаться, это же все равно что за навоз просить.

Они хлопнули по рукам, и Коровин отдал глину за полсотни рублей.

Потом началась война, псковский полк ушел, а вместе с полком и доктор Федорченко. Город опустел. Офицеры уехали, по субботам больше не устраивались балы в клубе.

А демидовское управление все еще искало колчедан. Однажды в Управление тагильских заводов вошел тщедушный, остролицый человек. Высокомерно посмотрев на служащих, он попросил доложить о себе управляющему. На него подозрительно покосились, тогда он важно произнес:

— Я геолог Яковлев из Кыштымского округа.

Если бы в управлении находился посторонний человек, он был бы, вероятно, весьма удивлен тем впечатлением, какое произвели эти слова. Мгновенно из кабинета управляющего выскочил секретарь и, расшаркиваясь перед Яковлевым, повел его в кабинет.

Служащие удивленно переглядывались. Геолог Яковлев из Кыштымского округа! Из кабинета вначале слышался голос управляющего, потом затих, и раздался треск — управляющий ударил кулаком по столу. Затем он выбежал из кабинета, за ним — секретарь. Геолог Яковлев прошагал спокойно и вышел на улицу, когда управляющий сидел уже в пролетке.

А дело было в том, что Яковлев открыл урквартовский секрет. Колчеданные месторождения обычно бывают прикрыты бурыми железняками, так называемой «железной шляпой». Сколько раз демидовская разведка наталкивалась на железную шляпу, которую даже разрабатывали потом, так как в ней часто содержится золото и серебро, но никто не думал, что под железной шляпой мог скрываться настоящий медный колчедан.

Ярость управляющего была особенно велика: он знал о том, что совсем недавно купцы Треуховы в семи километрах от Тагила, выкупив за гроши чей-то участок, начали разрабатывать богатейшую железную шляпу.

Купив у Коровина глину и приступив к эксплуатации, Треуховы обнаружили, что эти охристые железняки содержат исключительное количество золота. По предварительному анализу выходило, что на каждые сто пудов железной шляпы приходится два фунта золота. Руду послали на исследование в Екатеринбург, анализы подтвердились, проверили в Петербурге — выходило точно так же. Образцы были посланы в Париж, и там анализы показали такое же содержание золота.

Но Треуховы еще не знали, что под этим золотым кладом имеется другой, еще более ценный — колчедан.

Этим неведением и воспользовалось демидовское управление. Треуховых удалось оттеснить, и демидовское управление завладело месторождением. Место было названо Сан-Донато, в честь итальянской резиденции Демидова. Главный механик составил новый договор с Коровиным, в котором значилось следующее: «За предоставленное право на разведку недр Управление тагильскими заводами ежегодно уплачивает пятьсот рублей. Лес — в пользу владельца. Если результаты разведки окажутся благоприятными, управление обязано уплатить Коровину двадцать тысяч рублей».

Мечта о собственном писчебумажном магазине сбывалась. Получив пятьсот рублей, Коровин бросил завод, купил еще одну корову, отремонтировал дом и часто теперь стоял у витрины лучшего в городе писчебумажного магазина, рассматривал линейки, записные книжки, пузырьки с чернилами, разноцветные ручки и карандаши, а потом, слегка прихрамывая, задумчиво шел домой.

На его покосах была забита шахта, в ней оказались богатейшие запасы руды, и, когда он уже ощущал призовые двадцать тысяч, началась революция.

Когда Ваньке исполнилось семнадцать лет, ему понадобились новые сапоги, потому что отцовские больше не налезали на ноги. Весь месяц в доме шли разговоры о покупке сапог, но разговоры ни к чему не привели. Дома его заставляли квасить капусту, ходить за коровой, полоть на огороде. В школе он не учился, потому что отец отказался отдавать его в советскую школу, и в семнадцать лет Ванька был неграмотен.

Жизнь складывалась неудачно. Дом, хозяйство, шатанья по базару — вот и весь его житейский круг.

В семье во всем винили революцию. Она отняла ренту, призовые двадцать тысяч, выбила отца из колеи, сломила здоровье матери.

Покамест оставались кое-какие сбережения, жить можно было не так уж плохо, но с каждым годом золотых становилось все меньше и меньше, и чугунная шкатулка, которую прятал Коровин на чердаке, все чаще появлялась в комнате: он пересчитывал оставшийся капитал. Потом стали продавать вещи. Жить стало трудней.

Каждый день Ванька ходил на Биржу труда, но за весь год его только четыре раза посылали на временную работу — однажды он рыл канаву для каких-то труб, в другой раз грузил картошку и еще два раза разбирал железный лом. Была безработица.

Тем временем стало известно, что на месте коровинских покосов начались работы по добыче колчедана. На руднике требовалась рабочая сила, и многие ушли туда из города. Ванька тоже был бы не прочь пойти на рудник, но отец об этом и слышать не хотел. И, несмотря на это, в доме Ваньку попрекали, что он даром хлеб ест.

Осенью тяжело заболела мать, приходила бабка из Гольянки, но ничем не помогла. Доктора звать отец отказался, он слишком хорошо знал полкового врача Федорченко, чтобы уважать медицину.

Утром бабка пришла снова и разбудила Ваньку бормотаньем заговора на восстановление здоровья.

Ванька молча натянул рваные, рыжие от старости сапоги. В комнате горела восьмилинейная лампочка. Свет ее был прикручен, в углу за печкой шумели тараканы.

Он достал из шкафчика краюху хлеба и, кусая ее, пошел к двери. Навстречу из сеней вышел отец. Он был в исподнем, борода его была всклокочена, глаза мутные. В левой руке он держал свечку.

— Куда? — спросил он и загородил дорогу.

— Пусти, отец, — глухо сказал Ванька.

— Куда идешь? — заорал отец и схватил его за грудь. На Биржу Ваньке было рано, и отец сразу понял, что Ванька хочет идти на рудник. Он крепко держал его и тряс, приговаривая сквозь стиснутые зубы:

— Не пойдешь, не пойдешь…

Ванька с силой ударил отца по руке, вырвался и шагнул к двери.

Он слышал, как закричали мать и бабка, как ругался отец. Он вышел на улицу и пошел прочь.

Было еще совсем темно. В тишине утра слышен был шум завода, и где-то во дворах кричали охрипшие петухи. «Ладно, — шептал Ванька, — ладно». Других слов не приходило в голову.

Рассвет был мутный. Накрапывал дождь. Над заводом висело дымное, багровое зарево.

Он шел по дороге. Кругом был лес. На деревьях просыпались птицы. Сосны и ели стояли беззвучно. Дорога была размыта, грязные лужи хлюпали под его сапогами. Дорогу он знал. Она шла прямо от города, через лес, к холму. Рудник был на возвышенности. Ваньке было все равно. Пусть отец его проклянет, пусть выгонит из дому, жить так он больше не мог.