Александр Письменный - Ничего особенного не случилось

Вскоре Кошкарева сняли за пьянство. Пришел новый заведующий, но и он недолго продержался. Заведующие начали сменять один другого, а добыча не поднималась.

Поздно вечером на территорию рудника вкатил извозчичий фаэтон. Два фонаря с зеркальными стеклами мерцали на его крыльях. Тоненькие церковные свечки горели на фонарях. В описываемое время за две сотни километров в окружности извозчик и огарка не смог бы найти.

На козлах стояли чемоданы. В фаэтоне сидел человек.

На руднике было темно, как в погребе. Только у надшахтного здания виднелся свет. У длинного и темного дома, где помещалось рудоуправление, дремал сторож. Приезжий, разглядев в темноте его фигуру, сказал извозчику:

— Подожди, человек, кажется, — и крикнул: — Эй, дядя!

Сторож проснулся и подошел к фаэтону. Свет фонарей заблестел на стволе его берданки.

— Чего тебе? — спросил он и перекинул берданку с руки на руку.

— Где здесь дом приезжих?

— Дом приезжих? — удивился сторож. — Такого здесь нет. Тебе гостиницу, что ли?

— А гостиница есть? — обрадовался пассажир.

— Гостиница, она, брат, в Тагиле.

Пассажир сплюнул и выругался. Вот бестолочь! Он же из Тагила и приехал.

— А где же тут переночевать? — закричал он.

— Ты на меня не кричи, — спокойно сказал сторож, — Приезжают всякие. Переночевать и в командировочной комнате можно.

— Так я же и спрашиваю.

— Спрашиваешь, да не то. Гостиницы здесь нету, — вразумительно сказал сторож.

— Ну а командировочная комната где?

— Была в пятом, возле каланчи, а позапрошлый месяц перевели куда-то.

Приезжий снова выругался и спрыгнул с фаэтона. Он хотел уже постучать в чье-нибудь окно, но тут перед ним возник человек. Это был Ванька Коровин.

— В чем тут дело? — спросил он.

— Ездят тут по ночам, — с раздражением заметил сторож, — то им гостиницу подавай, то еще чего-нибудь.

— А вы кто будете? — спросил Ванька.

— Я — Сигиденко, новый директор, — сказал приезжий.

— Так вас тут днем ждали! — удивленно вскрикнул Ванька.

— Я же телеграмму давал, что дачным выезжаю из Свердловска. Думал, за мной машину или лошадь пришлют. Ждал до ночи.

Ванька рассмеялся.

— Тут такого правила не существует — лошадей присылать. Вы приезжий, не знаете, — он участливо покачал головой. — Вам нужно в комнату командировочных? Это за коммуной.

Он махнул в темноту. Новый директор кряхтя полез в фаэтон. Извозчик невозмутимо зацокал на лошадей. Фаэтон тронулся. Ванька посмотрел вслед и крикнул:

— Пожалуй, без меня вам не найти!

— Тпру-ру-ру! — сказал извозчик.

— Езжай за мной, дядька, я покажу, — сказал Ванька и зашагал вперед.

Ванька работал теперь на шахте Уралмедь отгребщиком. Первое время ему очень не нравилась работа на шахте. Нужно было спускаться по сбитым и скользким ступенькам лестницы, по темному и тесному ходку. На груди болталась тяжелая карбидка, она постоянно гасла, пока он спускался по лестницам, и приходилось в темноте, крепко держась за мокрые перекладины, ногами нащупывать следующие ступеньки. Ему всегда казалось, что ступенька, на которую он хочет ступить, сорвется или ее не окажется совсем, и он полетит в темноту пролета. Сверху его настигали спускающиеся за ним рабочие, и так как спускались они быстро, он обыкновенно не успевал крикнуть им, и ему наступали на руки. Это было и больно, и обидно. А нагнавшие смеялись и ругали его за медлительность. Он прижимался к сырым срубам ходка, пропуская их мимо себя, и долго слышал, как гудят в ходке их голоса.

В штреке горел яркий свет, но нависшая крепь, иногда раздавленная осевшими породами с острыми зубьями изломов, выпиравших в проход, свист воздуха, просачивающегося в трубах воздухопроводки, глухие взрывы в забоях, когда шахта словно вздыхала глубоко и протяжно, — все это угнетающе действовало на Ваньку. На открытых работах, когда у тебя над головой небо — гораздо лучше.

А потом Ванька привык и находил даже, что в шахте работать не так плохо, ни дождь тебя не замочит, ни жара не изведет, а зимой и подавно — температура, как в комнате. Теперь он не хуже других сбегал по ступенькам лестниц, потрескивания крепи в штреках его не страшили, на далекие взрывы отпалки он не обращал внимания.

Иван Мысов тоже работал здесь, в шахте, бригадиром забойщиков. Жил он по-прежнему в бараке со своими ребятами, пьянствовать не переставал. Но, несмотря на это, слыл на руднике лучшим забойщиком, и его бригада шла впереди всех.

Шатунов был заведующим участком, где работал Ванька. Его теперь и узнать нельзя было. Он стал одеваться в костюм, носил ботинки с замшевым верхом. На рудник он перевез из родного города свою семью. Словом, был настоящим начальником.

Шахтой Уралмедь заведывал Барабанов. Это был старый практик и самодур. Он был технически совершенно безграмотен. Он не верил в теодолит, расчетов не признавал, в чертежах не находил никакой пользы. Когда надо было производить измерения, он говорил:

— У меня глаз — ватерпас, — и прогонял работника с теодолитом.

Лазарь Александрович Коровин свой дом в Тагиле сдал квартирантам, жену перевез на рудник и теперь заведывал поверхностью. Барабанов дал ему квартиру из двух комнат с кухней, и телефон даже провели, но при разговорах с Ванькой он по-прежнему утверждал:

— Моя земля, мои покосы.

Ванька жить с родными не хотел и остался в старой комнате. Теперь его сожителями были счетовод и экспедитор из рудоуправления. После работы к ним в комнату приходил Молодых из пожарной охраны, Кум-пожарник, как звали его на руднике, и они садились за стол играть в подкидного дурака.

Обедал Ванька в столовой. По вечерам встречался с Марусей. Маруся работала в той же шахте кладовщицей. Она немножко была похожа на ту девушку, которая приходила сюда из города и учила коннозабойщиков грамоте. Ванька гулял с ней по поселку, иногда в компании с гармонистом во главе, иногда они сидели вдвоем у школы, на бревнах.

Многое на руднике переменилось за это время. Рудник разросся, шахты углубились. Теперь здесь был уже настоящий поселок с магазинами, ларьками, почтово-телеграфным отделением, сберегательной кассой, загсом, столовой. Рудник назвали именем III Интернационала.

Но работы по-прежнему велись плохо. Стволы в шахтах были негодны, штреки заваливались, добыча не шла. Единственным инженером на руднике был техрук Вайпулин. Когда-то он был хорошим, знающим инженером. Но много лет он жил и работал в среде практиков, постепенно растерял все свои знания, позабыл читанные книги. Среда засосала его. Теперь он и сам ничем не отличался от практиков. Нововведений боялся, механизмов не понимал. Жил, как жили здесь все: свое небольшое хозяйство — корова, огород, сенокос. Он сам косил, полол грядки, ходил в лес по дрова, таскал воду из колодца. Когда нужно было ехать в город, он вызывал лошадь с конного двора, кучер подводил ее к крыльцу и отправлялся восвояси. Технический руководитель сам правил лошадью, в городе заезжал к какому-нибудь знакомому и, задав корм, оставлял лошадь на присмотр. Знакомых в городе у него было много.