Анатолий Маркуша - Дайте курс

Каждый день около самолетов, а летать не приходилось. Интересно!

Десять минут неба произвели впечатление.

Земля оказалась неправдоподобно чистой, и деревья такими занятными — зелеными-презелеными и совсем маленькими… И еще запомнилось: воздух-то плотный, задувает в кабину так, что глаза слезятся. Высунь руку, почувствуешь — на воздух можно опереться. Спустя много лет Василий Иванович примерно так оценивал этот полет:

— Удивительным тогда все показалось. Хорошо в воздухе. И главное, никакого свинства кругом. Никакой земной неустроенности.

Фамилию летчицы он запомнил: Медникова, Екатерина Медникова.

Никаких решений Василий Иванович тогда не принял.

Но — и это очень важно! — к удивлению прибавилось беспокойство. Теперь он по-новому стал глядеть на самолеты — с затаенной радостью, с невыраженной еще, волнующей надеждой.

Многотонную лавину рождает малютка-камушек. Крошечный толчок приводит в движение огромные силы. Важен импульс. И это во всем, решительно во всем.

Когда кончилась война и авиационный завод был переведен на выпуск мирной продукции, когда в бывшем ангаре летно-испытательной станции слесари стали готовить к обкатке синие, красные, зеленые вагоны троллейбусов, Тонушкин понял: без самолетов жить ему неинтересно.

У него было ремесло в руках, он делал нужное дело, прилично зарабатывал, мог, как выражаются, расти на своем заводе, но вместе с самолетами ушла из его жизни радость.

И человек потянулся за своей радостью. Пошел в аэроклуб. К крылатым машинам и крылатым людям.

В сентябре 1946 года курсант аэроклуба Тонушкин совершил первый самостоятельный полет на учебном ПО-2.

Первый самостоятельный полет — это как первое признание в любви. Свершится — и вся жизнь приобретает новый смысл, новую окраску, новую глубину. Мир представляется лучше, добрее, откровеннее; светлые тона набирают силу, темные расплываются и блекнут, и главное — исчезают сомнения. Каждый новый день обещает новые радости, требует новых действий, решительных и смелых.

Это чувства.

А потом, несколько позже, когда приутихнут восторги, приходят мысли.

Летчик — человек, управляющий крылатой машиной. В отличие от всех прочих людей земли он способен оторваться от поверхности нашей планеты, прилететь в заданный пункт, произвести расчет на посадку и приземлить самолет точно напротив посадочного «Т». Так? Так. Но только в первом приближении!

Если бы все полеты происходили в идеальных условиях, когда б земля наша не знала ни переменчивых ветров, ни слепых туманов, ни шквальных гроз, ни отчаянной болтанки; когда б ни в двигателях, ни в самолетах, ни в оборудовании машин, ни при каких условиях не случались неисправности, вот тогда можно было бы без натяжки сказать: так.

А на деле есть и ветры, и туманы, и грозы, и множество других неприятностей, и никогда следующий полет не повторяет в точности полета предыдущего. Поэтому летчиком справедливо считать человека, умеющего не просто пилотировать машину, а способного принимать разумные, оправданные обстановкой решения. Но и это не все. Принятое решение надо выполнять с наименьшей затратой сил и наименьшей степенью риска.

Чтобы стать таким Летчиком, одного, даже очень удачного, самостоятельного полета на ПО-2, конечно, мало.

Летчика делают знания, опыт и время.

Аэроклуб дал Василию Ивановичу Тонушкину уверенность, укрепил его веру в авиацию. Это была, так сказать, проба пера. Но почерк предстояло еще вырабатывать.

И Василий Иванович поступил в летную школу Гражданского воздушного флота.

Время было трудное. Страна одержала победу в жесточайшей войне. И хотя руками Егорова, Кантарии и Самсонова на рейхстаге был уже поднят красный флаг, хотя фашизм безоговорочно капитулировал, хотя с востока всходило теперь мирное солнце, за спинами победителей лежала огромная, сильно разрушенная, исстрадавшаяся земля.

И курсантам набора 1946 года приходилось, прежде чем начать полеты, копать картошку, заготовлять капусту, пилить дрова, ремонтировать помещения.

Дорога в небо проходила по горькой земле.

Вместе со всеми копал картошку и Тонушкин.

Только почему-то в тот день лопата казалась ему особенно тяжелой, а земля особенно неподатливой, будто раствор цемента. А потом он с удивлением обнаружил, что солнце начало качаться: вправо-влево, вправо-влево, словно маятник. И раскололось. Вопреки здравому смыслу и всем законам астрономии, на бледно-голубом небе замаячили вдруг два солнца. Тонушкин перестал копать, вытер со лба липкий пот и тяжело опустился на землю…

В санчасти ему смерили температуру. Градусник показывал тридцать девять.

Болел он долго и трудно. Но страшнее всех недугов были сомнения: а что скажут врачи, допустят ли к полетам? И не отчислят ли его из школы за пропущенные занятия? Эти непрошеные вопросы не давали покоя ни днем, ни ночью, а он, измученный болезнью и ослабевший, решительно ничего не мог сделать.

Хорошо, когда в руках у тебя машина, когда ты командуешь положением, тогда и самые трудные обстоятельства не кажутся безнадежными. Сдает двигатель — оценивай обстановку, собирай волю в кулак и диктуй себе: убери обороты, иди на вынужденную посадку, или: не сбавляй обороты, следи за скоростью, тяни до аэродрома… Не выходит нога шасси — снова оценивай ситуацию, не распускай нервы и командуй: набери высоту, используй систему аварийного выпуска… Не срабатывает аварийная система, тряхни машину на резком маневре… И это не помогает, тогда… тогда либо убери ногу и садись на живот, либо рискни приземлиться на одну лапу. Это очень трудно, но не безнадежно. И все в твоих руках…

А тут он не принадлежал себе.

Врачи делали то, что считали нужным, Тонушкин не перечил. Ему хотелось молиться на врачей. В бога он не верил, он верил во всемогущество и талант медиков.

И еще он учился ждать. В этом смысле пребывание в больнице пошло даже на пользу. Летчику мало любить небо, знать свое ремесло, быть готовым принимать мгновенные решения, настоящий Летчик должен уметь ждать. Это трудная наука, и дается она нелегко. Но тот, кто овладел искусством ожидания, может смело считать, что достиг кое-чего весьма важного.

Наконец Василия Ивановича выписали из больницы. Он вернулся в училище. И в день, когда началась летная практика, вместе со всей группой вышел на старт.

О том, что он пережил за время болезни, не знал никто.

И мало кому было известно, как, пропустив целых полгода теоретического курса, Тонушкин сдал зачеты. А ведь он сдал все многочисленные экзамены за несколько дней. Ловил преподавателей в коридорах, разыскивал на квартирах, с трудом преодолевая боль в распухших ногах, шел от одного к другому и сдавал, сдавал, сдавал: теорию полета и конструкцию двигателя, навигацию и конструкцию самолета, радиотехнику и наставление по производству полетов, метеорологию и кодекс Гражданского воздушного флота…