Валентина Осеева - Васек Трубачев и его товарищи. Книга 3

На снимке Митя скромно стоял за стулом учителя, как бы уступая ему главное место.

— Сергей Николаевич… Сергей Николаевич!.. — с нежностью и тревогой повторяли ребята.

Елена Александровна стояла в сторонке. Глаза у нее были большие, удивленные, как будто она хотела о чем-то спросить и не решалась.

— Это наш учитель… — объясняя ей общее волнение, сказал Васек.

Она молча поспешно кивнула головой и начала что-то прибирать на столе.

Когда Леонид Тимофеевич и Елена Александровна вышли, ребята, толпясь около фотографии, заговорили шепотом.

— Бедный Сергей Николаевич… — вглядываясь в лицо учителя, сказал вдруг Леня Белкин. — Здесь он такой спокойный на снимке, даже не предчувствует, какое горе на него свалится… Ведь вы еще не знаете всего, что здесь было! — с жаром добавил Леня. — Мы когда приехали, нас родители на вокзале встретили. А некоторые тут же начали обвинять учителя, что он с нами уехал, а остальных ребят с Митей оставил.

Товарищи с испугом глядели на Леню.

— Обвиняли? — задыхаясь от волнения, спросила Лида.

— Как же это… — растерянно прошептал Саша.

Васек круто повернулся к Белкину и схватил его за плечо:

— И вы молчали? Вы не рассказали, как все было?

— Еще бы! — вырываясь от него, крикнул Белкин. — Мы начали говорить, девочки плакали…

— Сергей Николаевич сказал тогда, чтобы мы не вмешивались в дела взрослых… — всхлипнув, пробормотала Надя.

— Как же так? Ведь он достал машину, всех посадил. Я сама слышала, как он просил Митю ехать вперед… Он хотел как лучше сделать! За что же они его обвиняли? — с горящими щеками спрашивала Лида.

— Ой, как обидно ему!.. — прошептала Нюра.

Мазин молчал, тяжело дыша и с ненавистью глядя в лицо Белкина, как будто Леня, передавая такое известие, был тоже в чем-то виноват.

— В чем они его обвиняли? — строго спросил Одинцов.

— Ну, вообще… Зачем он на пасеку поехал, зачем своего отца повез…

— Он поехал на пасеку за Матвеичем. Мы на сборе его об этом просили!

— Значит, он не мог заодно отвезти своего отца, да? А нас учат, чтобы мы вообще к старикам чутко относились, а ему нельзя, да? — наступая на Леню, кричала Нюра. — И еще говорили, что оставили нас с Митей одних! А мы всю жизнь в лагерях ходили в поход с одним вожатым и ночевали в лесу без всяких учителей!

— Да я им все говорил! — оправдывался Леня. — Мы когда на вокзал приехали в Жуковку, сколько там народу было! Сергей Николаевич с начальником станции договорился, чтобы, как только вы с Митей приедете, он всех посадил в вагоны. Кто знал, что в ту же ночь фашисты разобьют вокзал!

— А кто знал вообще, что будет война? — складывая на груди руки, прошептала Лида. — Кто знал?

— Сергей Николаевич почти всех ребят взял. Что он мог еще сделать? — гневно бросил в лицо Белкину Одинцов. Леня, притиснутый к стене, со слезами закричал:

— Да что вы все мне это говорите? На меня напали! Будто я в чем виноват! А я, так же как вы, защищал Сергея Николаевича, мы все защищали, пока он сам не приказал нам молчать.

Ребята опомнились.

— Оставьте его, что вы, на самом деле! — вступилась Лида.

Ребята бросились к Белкину. Тот тихо плакал, прижавшись к стене.

— Леня, мы не на тебя — мы просто не можем этого перенести! Леня, не плачь!.. — утешали его товарищи.

— Я и тогда плакал, когда сказали, что он вас оставил… А вы на меня напали… — рыдал Леня.

— Нехорошо, правда, ребята, с вашей стороны… — расплакалась и Надя Глушкова.

Васек, оскорбленный до глубины души за любимого учителя, думая о чем-то своем, медленно сказал:

— Он всегда был с нами, он нигде и никогда не оставлял нас… Он был у меня перед глазами в лесу в ту ночь, когда мы не знали, куда идти… Мы всегда крепились, потому что помнили его… — Он глубоко вздохнул и поглядел на ребят. Горькая улыбка тронула его губы. — И теперь мы будем его еще больше любить… Ребята знают правду о своем учителе!..

Все замолчали. С фотографии как живой смотрел Сергей Николаевич.

— Как несправедливо нападают люди! Даже не подумают хорошенько, не поставят себя на место другого, — с грустью сказал Сева.

Мазин вдруг сорвался с места:

— Эх, Сашка, а ты еще собираешься быть учителем! Да ведь учителя все прямо на части рвут! Чего сами не могут, так от учителя требуют. И чуть что — он же виноват во всем. Если бы Сергей Николаевич Митю послал с ребятами, а сам остался, сказали бы, что он весь класс на вожатого свалил, а сам выбрал только семь крепких ребят… Мало ли чего нашлось бы сказать!.. Нет, Сашка, ребята лучше всех понимают своего учителя. Вот в прошлом году был у нас сбор, так я его до сих пор помню. И то слово, что дал Сергею Николаевичу, сдержу. Я еще докажу ему, какой я товарищ! — возбужденно закончил Мазин.

— Ты уже доказал, Мазин!.. Ты сдержал слово, Коля! — горячо заговорили вокруг.

— И еще докажу! Я не на один раз слово давал — я теперь всю жизнь с этим словом буду жить! — Мазин стукнул кулаком по столу к замолчал.

В комнате стало тихо.

Потом Саша сказал:

— Я, конечно, все равно буду учителем. Я не испугаюсь никаких трудностей. Если только ребята меня будут любить… Как вы думаете, будут?

Товарищи посмотрели на Булгакова внимательными, как бы проверяющими глазами. Под этими взглядами Саша выпрямился, машинально пригладил на своей круглой голове отросшие волосы и, шире раскрыв серьезные черные глаза, не мигая уставился на ребят. Будут или не будут его любить будущие ученики — для Саши был вопрос жизни.

— Будут! — сказал наконец Одинцов.

— Будут, будут! — уверенно повторили за ним товарищи.

— Только ты держись с ними строго, как Сергей Николаевич. Не распускай, понятно? И если уж сказал нужное слово, то так. чтобы оно навеки запомнилось. Ну, а если пошутил или улыбнулся, так тоже чтобы у всех рот до ушей. Понятно? — советовал товарищу Мазин, как будто Саша Булгаков был уже учителем и сейчас ему предстояло впервые отправиться в класс к своим ученикам. — Добряков не любят! Понятно?

— А разве я добряк? — испугался Саша.

— Ты, конечно, добрый, но не добряк, — успокоили его товарищи.

— И потом, ты сейчас упрямый, а когда постепенно воспитаешься, у тебя упрямство перейдет в настойчивость, — объяснил Малютин.

— Одним словом, ты старайся во всем походить на Сергея Николаевича, — с глубоким убеждением добавил Васек.

Домой Васек шел с Витей. Матрос давно искал случая поговорить с Трубачевым наедине, но Васек был очень занят и только изредка бегло спрашивал: «Нет писем от брата?»

Писем не было.

Мечта, связавшая когда-то двух товарищей светлой тайной, продолжала жить в душе каждого, но говорить о ней в горячей спешке работы не хотелось. Сейчас тоже было не до того.