Борис Полевой - Доктор Вера

- Вера, ты опять ушла куда-то? - Василий взял мои руки, греет их дыханием. - Сегодня ты все время куда-то убегаешь.

- Нет, нет, я здесь... Но куда мы все-таки идем?

- Мы? Идем, как говорится, куда глаза глядят.

- А где ты живешь? - неожиданно для себя вдруг спрашиваю я.

- Где живу?

- Ну да... Не может же гвардии полковник жить под открытым небом.

Минуту мы молчим. От этого молчания нам обоим становится как-то по-хорошему неловко.

- Ну, отвечай... В гости, между прочим, к тебе не напрашиваюсь. Так просто, забота врача. В каких условиях долечиваются его больные.

- Живу в сорока километрах от города. Там мой штаб, - говорит он наконец.

- Так пошли обратно. Шофер ждет. Если мы опоздаем к одиннадцати тридцати...

Он, этот человек, у которого на все готов ответ, в явном замешательстве. Больше всего его, кажется, удивило, что я запомнила это его распоряжение. Мне даже немножко смешно оттого, что он так смутился. Во всех нас, должно быть, еще сохраняется детское. И это очень здорово.

- Я остановилась у золовки и, увы, теперь не могу предложить гвардии полковнику даже койку, - назидательно говорю я.

Улыбаемся. Начинаем хохотать. Он хватает меня и кружит, как девчонку. Я смеюсь, болтая ногами, будто действительно девчонка. Когда он опустил меня и поставил на землю, мы поцеловались. Ну и что? Что в том худого, если двум немолодым людям с нелегкой судьбой вдруг померещился на мгновение призрак счастья и они потянулись друг к другу?..

Будто студенты какие, держась за руки, шли мы обратно. И опять разговаривали. Эти-то разговоры я запомнила. Говорили о его денежном аттестате. Он просил не возвращать, получать по нему хотя бы... пока мы не встанем на ноги, не оперимся. К чему ему, одинокому, на войне деньги?

Говорили о моем будущем. Предложение Громовой заманчиво. Быть ученицей такого человека, как она, хирургом огромного госпиталя - это же здорово. А с другой стороны - медсанбат... Гитлеровцы не разбиты. Война в разгаре, фон шонеберги еще ползают по нашей земле, и скольким Петрам Павловичам и Иванам Аристарховичам грозит виселица, сколько Раечек могут стать сиротами. Что там сиротами! Просто ничем, прахом. Миллионы наших маются, как маялись мы в Верхневолжске. И разве там, на фронте, будет лишней пара опытных рук?.. Полевая хирургия... Доктор Пирогов... С первого курса знаю. У Толстого описано... Верка Трешникова - военный хирург! А что? Сколько раз там, в камере, я мечтала именно о том, чтобы идти на войну и работать, где всего нужнее. Там будет некогда ковыряться в прошлом, малодушно подсчитывать свои обиды.

Война... Я уже знаю: на войне судят о людях не по анкетам, там по делам о человеке судят. А дела? Будущее покажет...

Все это так. Но дети? Как они без матери? Я так стосковалась по ним. Татьяна, конечно, умная, добрая. Они без меня проживут. А я без них?.. К ним, к ним... Ведь я их почти и не видела.

Теперь я тянула Василия за руку, и мы шли не так уж согласно. А тут, на грех, остановил комендантский патруль. Пожилой лейтенант откозырял по всем правилам Василию и... потребовал пропуск. Василий пропуска не знал. К счастью, документы были при нем, и нас отпустили. При этом во время проверки двое бойцов посматривали на нас так многозначительно и насмешливо, что мне стало не по себе.

Так мы дошли до нашего домика и на прощанье, каюсь, расцеловались. У меня даже закружилась голова, моя бедная взбалмошная голова, в которой уж есть и седые волосы.

- Так завтра мы с начсанбатом заедем за ответом?

- Завтра я дам ответ.

Василий повернулся и, будто от чего-то убегая, быстро зашагал к Больничному городку. А я стояла у калитки, слушала его твердую поступь, потом бросилась в калитку, как трусы бросаются в холодную воду. Я же трусиха, и ничто меня от этого, должно быть, не излечит...

...И вот я лежу на свежей простыне, покрытая уютным одеялом. Часы давно уже прохрипели двенадцать. Сонное дыхание ребят слышится с раскладушек. Да еще флегматичный стук маятника. И этот симпатичный сверчок, умница, понимающий, должно быть, как мне дорог домашний уют во всех его проявлениях, работает сегодня уже вторую смену...

Василий рассказывал: когда-то, еще на Халхин-Голе, в короткий перерыв страшной канонады он вдруг услышал пение птиц. А у меня сверчок. Ну-ну, что же ты смолк, баюкай! Мне завтра столько решать, что нужна свежая голова, а для этого как минимум надо выспаться. Ведь так?

Завтра утром Громова потребует ответа. Завтра утром заедет военный врач и спросит, как я решила. Пойду ли я к нему в медсанбат?... Нет, как это здорово, что не кто-то и не что-то, а я сама буду решать свою судьбу.

Что мне им ответить? Что бы, Семен, ты мне посоветовал? Ты далеко, совета твоего я не услышу... Вот что, Верка, засыпай-ка ты сейчас, а ты пили, пили, товарищ сверчок. Утро вечера мудренее.

Ох, отныне всегда и все надо будет решать самой.

Итак, вы, читатель, расстались с доктором Верой, и если она вам понравилась, эта русская женщина с нелегкой судьбой, предвижу вопросы. Уехала она на фронт или осталась в родном городе? Если попала на фронт, вернулась ли живой? Что с ее детьми? Как они живут?.. Сколько таких вопросов слышишь обычно на встречах с читателями.

Ну что ж, признаюсь, я, автор, расстаюсь с доктором Верой вместе с вами и не знаю, как дальше пойдет ее жизнь. Пусть уж каждый из вас додумает ее судьбу.

А вот о том, как живет моя землячка, чей тихий, мало известный подвиг дал мне толчок для написания этой книги, могу сказать, почерпнув эти сведения из того же очерка «Родина помнит», написанного ее коллегой в газете «Медицинский работник». Она добровольно пошла на войну, стала главным хирургом медсанбата одной из самых боевых дивизий Отечественной войны. Меньше чем через год, после боев под Тихвином, получила свой первый боевой орден. Там же, на фронте, в разгар боев подала заявление и была принята в КПСС. Ранена. Поправилась. Вновь встала к операционному столу. Получила еще несколько боевых наград и демобилизовалась уже после окончания войны. Вернулась в родной город. Ныне заведует травматологическим отделением городской больницы.

Уже давно реабилитирован, вернулся домой, восстановлен в партии ее муж - мой старый добрый друг, настоящий большевик-ленинец, который когда-то рекомендовал меня в комсомол. Когда мне случается приезжать в родной город, я всегда захожу в их маленькую квартиру в новом доме на новой улице нового района моего старого города. И радостно видеть, как достойные эти люди растят внуков. О прошлом, хорошем и плохом, они вспоминать не любят. Оба они - в настоящем. В сегодняшнем дне у них дел, забот, радостей и печалей столько, что думать о прошлом им просто нет времени.

Но это уже другая книга, которую пусть пишет кто-нибудь другой.