Георгий Данелия - Не горюй!

Люба втолкнула упирающегося Травкина в кабинет и плотно прикрыла за ним дверь.

Иван Сергеевич не без некоторого подобострастия поклонился врачам и хотел, было, выскользнуть обратно, но дверь не поддалась: Люба с другой стороны придерживала ее ногой.

Аркадий Борисович сам подошел к больному и, мягко взяв его за локоть, усадил в кресло.

Травкин открыл рот и покосился на соседа. Тот искоса подмигнул ему: «Держись, мол!»

Аркадий Борисович засунул в рот Ивану Сергеевичу зеркальце, покрутил им и вдруг замер, остановившимся взглядом разглядывая что-то, очевидно, очень необычное и страшное.

— У-у-у! — промычал Травкин и постучал возле уха, показывая, где болит.

Но Аркадий Борисович, не обращая внимания на его знаки, повернулся к женщине-врачу, таинственным и взволнованным голосом позвал:

— Раиса Яковлевна…

Та обернулась.

— Раиса Яковлевна! — опять прошептал Аркадий Борисович и пальцем показал в рот Травкину.

Раиса Яковлевна слезла с высокой кожаной подушки и подошла, взглянув в разинутый рот испуганного Травкина, тихо ойкнула:

— Не может этого быть!

— Посчитайте! — с торжеством сказал Аркадий Борисович. Раиса Яковлевна беззвучно зашевелила губами. Потом с ужасом посмотрела на Аркадия Борисовича, прошептала:

— Надо немедленно позвонить в область товарищу Пристяжнюк!

— Но ведь, сегодня воскресенье…

— Неважно!

Ничего не понимающий Иван Сергеевич таращил глаза на врачей. Аркадий Борисович бросил зеркальце на поднос и быстро пошел к дверям.

— И я с вами, — сказала Раиса Яковлевна. — Подождите минутку, товарищ, — бросила она больному и вышла вслед за своим коллегой.

Люба проскользнула в кабинет, подошла к мужу.

— Больно, Ваня? — спросила она, ласково погладив его по голове. По щеке Любы текла слеза сочувствия и жалости.

— Мура! — мужественно утешил жену Травкин.

Маленькая церквушка утопала в зелени. Креста на ней не было, но зато на воротах была надпись: «Завод безалкогольных напитков», и табличка: «Памятник архитектуры. Охраняется государством». Во дворе у забора в два ряда стояли бочки, около них лошадь жевала сено, а в центре, где на круглой клумбе цвели веселые цветы, возился со шлангом директор Иванов.

— Дедушка, где тут у вас начальство размещается? — спросил Иванова запыленный человек с фотоаппаратом на шее.

— А тебе зачем?

— Я из газеты. Спецкор из области Безродный.

— А-а-а, — сказал Иванов уважительно и бросил свое занятие. — Иванов, — представился он. — Директор завода.

Квартальный план мы перевыполнили на триста декалитров, — бодро начал Иванов. — Сейчас работаем новый напиток «Золотая осень»…

— Не надо, — перебил его Безродный. — Я к вам не по этой линии.

— Правильно. Давно пора отметить. Он там… в алтаре. Брысь отсюда! — вдруг заорал директор.

Безродный вздрогнул от неожиданности.

— Это я не вам, — улыбнулся Иванов. — Это я Ироду.

Ирод, облезлый козел неопределенной масти, стоял у клумбы и задумчиво смотрел на деда.

— Иди, иди, нечего! — беззлобно погнал, его Иванов.

Ирод вздохнул и поплелся к выходу.

— Скажите, могу я видеть товарища Травкина?

— Ивана Сергеевича? Конечно, — сказал директор. — Правильно… Давно нужно отметить. Это благодаря ему наша продукция так популярна далеко за пределами нашего района. Это, так сказать, наш золотой фонд. Исключительный специалист высококачественных напитков. Можно сказать — изобретатель! Активный общественник, бывший фронтовик, председатель секции рыболов-спортсмен, участник самодеятельности. Вот, кстати, приходите сегодня вечером в клуб, послушайте наш хор.

— Не могу. И мне, собственно, товарищ Травкин по другой линии нужен.

— По какой?

— Скоро узнаете, — подмигнул Безродный.

В маленькой уютной лаборатории, размещенной в церковном приделе, у штатива с пробирками, в ослепительно белом халате и белой шапочке, колдовал Иван Сергеевич Травкин. Он подливал из разных пробирок жидкости в одну и, морщась от зубной боли, говорил вслух:

— Та-а-к… Теперь добавим десять процентов «Вечерней росы»… Теперь одну десятую процента «Утренней прохлады»…

В квадратном окошечке, проделанном в стене, чтобы наблюдать, что делается в цеху, показалась румяная физиономия деревенской девушки.

— Чего? — спросила она Ивана Сергеевича, осклабившись всеми зубами.

— Добавь восемь литров «Утренней прохлады».

Фрося кивнула и скрылась. Иван Сергеевич подошел к окошку понаблюдать.

— Ваня! — позвал со двора директор, — тут тебя из газеты спрашивают.

— Сейчас, — сказал Травкин и вдруг закричал в окошечко: — Что же ты делаешь?!.. Это же «Грибная сырость»!.. Телка!.. «Утренняя» вон в той. Сколько можно учить!.. — Он подождал, пока не убедился, что все правильно и подошел к окну.

— Здравствуйте, товарищ Травкин, — сказал Безродный. — Мне нужно вас сфотографировать. Встаньте, пожалуйста, чуть левее. Вот так… — Безродный нацелился фотоаппаратом.

Окошечко за Иваном Сергеевичем снова заполнила улыбающаяся рожа Фроси.

— Брысь! — крикнул ей дед. — Карточку испортишь!

Окошечко опустело.

— Откройте, пожалуйста, рот, — сказал Безродный Травкину.

Травкин послушно приоткрыл рот.

— Шире!.. Так! — полыхнула вспышка.

— сладко запевал Иван Сергеевич Травкин, несмотря на зубную боль:

— на клубной сцене выступал хор завода безалкогольных напитков. Хор дружно поддержал запевалу:

— директор завода Анатолий Петрович Иванов с воодушевлением дирижировал. Хор пел хорошо, и директор гордился им.

Жена Травкина Люба, с Колькой на коленях, и Вовка сидели в первом ряду.

Отзвучал последний аккорд. Директор раскланялся под аплодисменты и ушел со сцены. Его место занял конферансье.

— А сейчас, товарищи! Вне программы! Вне регламента! — объявил «остроумным» голосом конферансье. — С кратким научным сообщением выступит всем нам, к сожалению, известный Аркадий Борисович Шереметьев — зубной врач!

В зале загоготали.

Аркадий Борисович, бледный и строгий, вышел на авансцену.

— Товарищи! — начал он тихим взволнованным голосом, переждав шум. — В нашем районе, в нашем городе Верхние Ямки живет необыкновенный человек… Товарищ Травкин, подойдите, пожалуйста, сюда! — доктор повернулся к хору и поманил Ивана Сергеевича пальцем.

— Зачем? — спросил Иван Сергеевич, не трогаясь с места.

В зале опять засмеялись.

— Иди, чудак, раз зовут! — подтолкнул Травкина дед Митрич.

Иван Сергеевич выбрался из стройных певческих рядов и встал рядом с доктором, не зная, куда девать руки.