Иван Никошенко - На далекой заставе [Рассказы и очерки о пограничниках]

— Беги, после скажу! Передай, чтобы шли по моим следам.

— Ты пойдешь за ним? Одна? Не побоишься? — с изумлением переспросила Рая.

— Беги же! — рассердилась Маша. — Скорее!

Рая сорвалась с места и побежала так быстро, что в воздухе только мелькали ее пятки. «Успеет», — обрадованно подумала Маша и поспешила к озеру.

Никто лучше ее не знал этих мест. Маша родилась и выросла в этом лесном и озерном крае. Друзьями ее детства были кудрявые березы, весело шелестевшие на ветру осины, плещущиеся у крутого берега волны… В грибную и ягодную пору она подолгу бродила в лесу, зная множество уголков, где обильно росли ягоды и грибы. Не было случая, чтобы Маша заплуталась, не нашла дороги домой.

И вот теперь она смело вошла в лес, но уже не собирать грибы и ягоды, а преследовать чужого, опасного человека.

С озера повеяло ветерком, тревожно зашумели высокие осины. Через полчаса Маше удалось нагнать мужчину. В это время он пробирался через густой ельник.

«Теперь-то я от тебя не отстану», — решила девушка. Зная, что по ее следу пойдут пограничники, Маша все время делала отметины: то ветку надломит, то небольшой камень на тропу положит. Шла она быстро, хотя ее босые ноги (в спешке забыла надеть тапочки) и были исцарапаны колючими сухими ветками.

Как ни осторожно кралась за чужаком школьница Борзова, на одной из полянок он заметил ее.

— Эй, ты! — крикнул он издали. — Убирайся подобру-поздорову, а то вот…

В его руке блеснул нож.

Маша остановилась. «И в самом деле прирежет, — подумала она. — Такой может! Но неужели отступить? А что скажут пограничники?»

От мысли, что ее сочтут трусихой, Машу бросило в жар. Нет, она ни за что не отступит, хотя нет ни малейшего сомнения в том, что перед нею враг. Надо только действовать более хитро и осторожно. Еще немного времени и на помощь придут пограничники. Они всегда очень быстры.

Маша приотстала, а потом, прячась за деревьями, снова пошла вперед, благо места были знакомые. Еще километра три, а там дорога, ходят автомашины, кто- нибудь поможет.

Нарушитель, видимо, почувствовал опасность. Он остановился, прислушался. Потом, подойдя к дороге, хотел перебежать ее, но в эту минуту послышался шум автомашины, и он бросился в кювет, заросший молодым лозняком.

Маша зорко следила за незнакомцем из кустов, она так устала, что едва держалась на ногах. Гулко и часто стучало сердце.

Машина быстро мчалась по дороге. Всего лишь несколько метров оставалось проехать ей, чтобы поравняться с местом, где лежал нарушитель.

Маша выбежала на дорогу и крикнула:

— На помощь!

Пока шофер затормаживал машину, незнакомец выскочил из кювета и побежал обратно в лес. Он и не подозревал, что почти сразу же налетит на пограничников, уже искавших его.

— Не в свое дело суешься, дура! Пропадешь когда- нибудь! — со злобой сказал пойманный лазутчик Маше.

Его обыскали, отобрали компас, географическую карту, сумку и нож.

Маша с любопытством следила за действиями пограничников. И вдруг испуганно вскрикнула:

— Опоздала на экзамен! Что мне теперь будет?

Забыв про усталость, Маша опрометью помчалась через лес в школу. Пограничники с теплой улыбкой проводили ее глазами.

Влетев в школьный зал босиком, с растрепанной косой Маша встретила заведующую школой. Но лицо строгой завшколой было совсем не строгое.

— Не спеши, все знаю!

Вскоре после этого на груди у Маши, на зависть всей школе, заблестела медаль «За отличие в охране государственной границы СССР».

1958 г.

Это произошло в тот трудный на границе час, когда ночь еще не кончилась, а утро не наступило.

Притаившись в груде обомшелых камней, Егор Булавин смотрел на перекресток тропинок, пересекавших вершину полевого холма. Недалеко от Егора, в канавке, скрытой горькой полынью и колючим татарником, лежал старший наряда ефрейтор Павел Косяк и тоже неотрывно глядел — только не на перекресток, а на опушку темнеющего вдали леса.

Булавин и Косяк пришли сюда в полночь и залегли, не обменявшись ни словом, каждый на своем месте. Егора, еще не втянувшегося в пограничную службу солдата, одолевал сон, намокший плащ стягивал мышцы и казался таким тяжелым, словно был отлит из свинца. Солдат пытался изменить положение, шевелить немеющими руками и ногами, но они плохо подчинялись его воле.

Если бы раньше, когда Егор работал лесорубом, кто- нибудь сказал, что можно устать просто от того, что лежишь на земле, он искренне бы расхохотался. А теперь в этих угловатых камнях ему было не до смеха. Егор даже подумывал, что без помощи Косяка ему уже не подняться… Эх, с какой бы радостью он снова взял свою моторную пилу и начал валить смолистые сосны! Уж она-то размяла, разогрела бы руки, вернула бы им силу и удаль!

Томительно тянулось время. Павел Косяк по-прежнему чего-то ждал. Притих, будто его и не было позади, в сырой канаве. Булавин взглянул на автомат — вороненую сталь ночь усыпала светлыми жемчужинами — и стиснул приклад красной от холода рукой. И опять стал смотреть на перекресток тропинок. Гляди, Егор, только туда, только туда и никуда больше…

Вдруг солдат чуть не вскрикнул от поразившей его неожиданности. В какой-нибудь сотне метров по бурой картофельной ботве шагали две пары ног — друг за другом, след в след. Шаги широкие, торопливые. Огромные сапожища то поднимались над ботвой, то приминали ее. Потом ноги исчезли, появились две головы в одинаковых черных шляпах. Булавин хотел позвать старшего наряда, но вспомнил, что это запрещено. Пододвинул автомат и, волнуясь, постучал ногтем по прикладу — раз… два… три!

Косяк подполз в тот же миг, словно он только этого и ждал.

— В чем дело? — горячо дохнув Егору в ухо, шепотом спросил он.

— Видишь головы? — возбужденно показал Булавин на картофельное поле.

— Вижу ноги, — прижимаясь плечом к Егору, ответил Косяк.

— Ну да, то головы, то ноги…

— Туманом скрывает. Вон какое молоко разлилось. Это хорошо, — задумчиво проговорил Косяк. — Для нас будет хорошо…

— Какие огромные… Головы-то будто в облаках плывут…

— Не робей! — Косяк положил руку на спину солдата. — Главное, не робей!

— Бить сразу? — спросил Егор деловито, чувствуя, как свинцовая тяжесть, еще недавно безжалостно давившая его, куда-то исчезла, освободила затекшие мышцы.

Косяк строго взглянул на солдата. — Возьмем живыми, — убежденно сказал он. — Возьмем, если даже начнут отстреливаться. Ясно? Бей выше головы, прижимай огнем к земле… Если пропустим их к стогам сена, там окопаются и дадут прикурить. Понял? Ну, Егор, беги…

Булавин вскочил и, держа автомат на изготовку, низко пригибаясь, побежал по полю. Одеревенелые ноги сначала плохо повиновались, ноги скользили по раздавленной ботве. С трудом давался каждый шаг, сердце часто стучало, щеки полыхали жаром. Ему казалось, что бежит он слишком медленно, не так, как это требуется, что он отстанет от Косяка, не сможет помочь ему в решающую минуту…