Алим Кешоков - Восход луны

— Тебя попутал шайтан, твоими устами говорит ивлис! — задыхаясь, твердил Омар. — Скажи: «Ла-ил-лах, иль-аллах», — и черный дух оставит тебя. Этих слов он боится как огня. Скажи слова из корана…

— Не буду! Не ивлис говорит моими устами. Говорю я сама.

— Не ивлис! — воспрял духом Абд Ур-Разак и обрел дар речи. — Ее устами говорят все обездоленные женщины… И мои мысли в ее словах. Посмотрите, сколько подписей мы собрали. Глядите — все, у кого есть дочери, подписывают декларацию.

— А я не подпишу! Пусть моя дочь поднимет старых дев не только в нашем сарифе — во всей округе, во всем нахияте. Идти против воли родителей — идти против аллаха. Если женщина не стала матерью, это ее аллах наказал. Если кто-то не нашел своего счастья, значит, так было угодно аллаху.

Салуа уже жалобно причитала, раскачиваясь из стороны в сторону, но, собравшись с силами, вдруг громко крикнула:

— За неповиновение аллах наказывает!

— Аллах почему-то наказывает только тех, у кого нет денег на шарту, — вставил Шаукат бесстрастно..

— Богоотступник! Аллах знает, кого наказывать! — закричал и Омар, стуча палкой о землю. — И тебя аллах накажет, — обернулся он к дочери. — Аллах милосерден, но не прощает тем, кто идет против родной матери, родного отца. Не гневи аллаха, дочь моя, покайся.

— На мне нет вины.

Омар затрясся от злости.

— Значит, ждать позора на весь сариф? О аллах, веди нас путем тех, которых ты облагодетельствовал, не тех, которые под гневом, не тех, которые блуждают. Нет, я не хочу оказаться под гневом…

— Ты уже среди блуждающих. А мы идем путем праведным; мы за то, чтобы аллах облагодетельствовал каждого парня и сделал его отцом, чтобы каждая девушка стала матерью! — с жаром воскликнул Абд Ур-Разак. — Подпиши, Омар. Последний раз просим.

Омар воинственно подбоченился.

— Не для того я постиг письменные знаки, ниспосланные самим аллахом. — Он опять схватился за правый бок. Посиневшие губы дрожали, глаза сузились от боли. — Вижу, настал судный день: дочь пошла против отца.

— Ты прав, Омар, настал. Но не тот судный день, о котором ты думаешь. — Шаукат забрал у Фариды декларацию и принялся сворачивать ее в трубку, собираясь уходить. Он не повышал голоса, хотя спокойствие, видимо, давалось ему нелегко. — Настал день, когда люди должны стать хозяевами собственной судьбы, осудить все, что мешает им жить. Пора посмотреть, как живут люди в других странах, и перенять у них все лучшее. Недаром народная мудрость гласит: потерял дорогу в пустыне — поднимись на холм, погляди, куда идут люди, и ступай за ними.

— Осудить все, что мешает жить, — с усмешкой повторил Омар слова Шауката, все еще держась за бок. — Свободной жизни захотел, хорош учитель, которому не нравятся заповеди корана! Видать, начитался про этих… как их, красных парней в странах гяуров.

— Комсомольцев?

— Да. Не хочу и произносить это слово. — Омар силился подняться, чтобы уйти.

Шаукат заметил цепочку муравьев, торопившихся к углублению под деревом. Муравьи бежали, приветствуя встречных собратьев взмахами усиков. Проведи палкой поперек дорожки, укатанной муравьями, и те остановятся по обе стороны препятствия, начнут метаться в поисках выхода. «Декларация, подумал учитель, — оказалась неодолимым препятствием на привычном пути феллахов, вот и Омар мечется, не может свернуть с дороги, укатанной предками».

— Разве мы — блуждающие в пустыне? Такие блуждающие — дальше некуда. — Абд Ур-Разак продолжал мысль Шауката, делал круги руками, ходил взволнованно вокруг тутового дерева. — Все ходим и ходим по кругу, как верблюд, впряженный в сакию. Не видим ни людей, ни холма. На глазах шоры. Верблюду глаза прикрывают шорами, чтобы не закружилась у него голова. «А для чего нам шоры? Почему мы сами себе закрываем глаза? Надо осуждать все, что мешает жить.

— У них, у красных, я слышала, и жены-то общие. Зачем тратиться на шарту, если сосед женат… — Салуа решила продемонстрировать свои познания, почерпнутые из радиопередач. — Не приведи господь нам идти дорогой блуждающих. Пусть короткая земная жизнь покажется грешникам сладкой, ибо за гробом их ждут вечные муки.

— Омар, попомнишь мои слова, да поздно будет, — тихо, но внятно сказал Шаукат, не подозревая, как он близок к истине. Голос его, однако, дошел до ушей Фариды.

Драматическая сцена завершилась неожиданным финалом. Во двор с ругательствами, смысл которых уловить было трудно, ворвалась старуха, таща за руку простоволосую плачущую девушку. Оглядевшись, она завопила.

— Где эти богохульники, отвергающие шарту?

— Заходи, Умма-Джамилия. Вот они, перед тобой. — Салуа была рада внезапной союзнице, уж старуха-то задаст жару парням, недаром она держит в страхе всю округу.

— По домам ходят, а ко мне не зашли… Что у меня — двор кишит змеями? Я первая готова подписать вашу пакостную бумагу. Хотите иметь даровых невест? Берите вот эту! Отдаю без шарты. Бараньего копыта… за нее не возьму. Берите! Разве не красавица? Только что слепа. Ну, и что с того? Берите, никто за нее не заступится. — Старуха вытолкнула плачущую Рири вперед и отступила. Девочка замерла, боясь тронуться с места.

Шаукат взглянул на Рири. Еще на вечере поэзии ему бросились в глаза ее гордая осанка, поразительно красивое лицо и странный, застывший взгляд. Униженная и беззащитная, сейчас она стояла, поникнув головой, захлебываясь слезами.

— Бедный ребенок… Фарида, уведи отсюда Рири. — От ярости Салуа и следа не осталось. Она знала, что ее соседка жестока и своенравна, но такого не ждала. — Ступайте в дом, успокой подружку. Видишь, обида разрывает ей сердце.

Фарида взяла плачущую Рири под руку, увлекла к крыльцу. Умма-Джамилия тем временем разошлась так, что не могла успокоиться.

— Аллах видит, я исполнила долг перед племянницей. Больше года кормлю ее, по зернышку отовсюду таскаю, но силы мои на исходе. Не сегодня-завтра всевышний пришлет по мою душу. Останется Рири в пустом доме. Что тогда? Кто ее возьмет за руку, кто поведет… — Старуха, известная своим бессердечием, закрыла лицо костлявой, темной рукой и зарыдала. Затряслись худые плечи, прикрытые дырявой абаей.

Салуа подошла к ней.

— Не плачь, Умма-Джамилия, успокойся. Аллах воздаст всем по заслугам, за слепоту Рири пошлет убийцам вечные адские муки. Зло — что камень: река его не уносит. В судный день вспомнится оно тем, кто его творил.

— Видите, что вы наделали? — обратился Омар к парням. Он приподнялся, опираясь на палку и воспаленными глазами глядя на растерявшегося Шауката. — А ты: «Омар, попомнишь мои слова…» Твоих слов никто не забудет, твои слова все равно что муравейник вместо подушки. Сколько ни лежи, не заснешь. До чего людей довели!..