Алим Кешоков - Восход луны

— Я не брошу тебя, Рири. Клянусь, не брошу. Если хочешь, отвезу тебя домой на машине. Могу даже и Умму-Джамилию захватить.

— Правда? Ты на машине?

— Да. У нас «мерседес».

— А кто еще с тобой? — Рири не знала, что такое «мерседес».

— Мой друг. Замечательный парень. А машина недалеко, и в багажнике есть вода. Ты позволь мне сбегать. Я мигом.

Рири хотелось пить, но страшно было снова остаться одной. Она вдруг вспомнила стихи Шауката и срывающимся от волнения и усталости голосом прочла:

— Твои стихи?

Шаукат был изумлен.

— Мои, Рири. Мои. Откуда ты их знаешь?

— Ты сам читал их на вечере. Я запомнила все, что ты читал. Мы были там вместе с Фаридой. Подружка у меня была — Фарида, училась в школе. Ты, наверное, ее и не помнишь. Теперь она в городе. Замуж вышла, да, говорят, неудачно. Фарида много рассказывала мне о тебе, о каждом твоем уроке. — Рири безостановочно говорила, словно в лихорадке, боясь, что Шаукат уйдет. Уйдет и не вернется. И тогда она умрет. Голова кружится от жажды, подгибаются ноги, даже пошевелить больно потрескавшимися губами… — Я несчастна, но я хоть знаю почему. А почему несчастна Фарида? Она же зрячая. Тетушка Умма-Джамилия привезла меня сюда в автобусе. Я сидела в багажнике. Шофер приоткрыл дверцу, чтобы я не задохнулась. От жары и пыли я два раза теряла сознание. Я стала кричать, и Умма сказала: «Ты слепая, тебе все равно»…

Шаукат с ужасом слушал рассказ несчастной девушки. В это время послышался бодрый голос Фуада. Его, видно, все-таки разбудили нищие, приняв за богатого паломника, у которого грех не поживиться.

— А-а, вот где ты! Нашел-таки Адам Еву! Ну ты, я смотрю, нигде не теряешься… — Фуад сделал несколько шагов к Шаукату, но остановился. Нищие преградили ему дорогу.

— Это он? Ты с ним приехал? — Рири снова сникла. На ее прекрасном лице появилась гримаса боли. — Ты уйдешь к нему? Уйдешь, Да?

Шаукат крикнул:

— Фуад! Бутылку воды! Скорее! — Он торопливо соображал, как поступить. Ждать возвращения Уммы-Джамилии нельзя. Надо догнать Исмаила. Но и о том, чтобы бросить Рири, не может быть и речи.

— Сейчас! — Фуад не мог двинуться, его тесным кольцом окружили нищие. Вместо денег он щедро раздавал дешевые карамельки — по две-три конфетки каждому, как это делают в самолетах. Разочарованные нищие, взяв «подношение», уходили прочь.

— Он принесет воды? — Рири с новой силой ощутила жажду. Язык во рту одеревенел, распух, в ушах гремит барабанная дробь, вытесняя мысли и причиняя сильную боль.

Рири еще не знала, сколь безнадежно ее положение. Умма-Джамилия, увидев спешащих в Муздалиф паломников, заковыляла туда же, позабыв о больных ногах. В толпе старуха быстро потеряла женщин, к которым она прибилась, и испугалась. Один раз она споткнулась и упала. Слава богу, кто-то ее поставил на ноги, — ведь могли затоптать насмерть. Она хотела выбраться из толпы, но не смогла. Остановиться было невозможно — все равно что попытаться стоять на месте в бурном потоке. Умма-Джамилия громко взывала о помощи, но ее голос тонул в шуме толпы, нараспев читавшей молитвы. В конце концов старуха рухнула на землю. По ней пошли люди. Кто-то перешагивал через лежащую женщину, кто-то, споткнувшись и потеряв равновесие, падал. Вставал, ругаясь, и спешил вперед. Людской поток иссяк наконец, но Умма-Джамилия лежала неподвижно в глубоком беспамятстве. Придя в себя, она ужаснулась, решив, что это бог ее наказал за то, что она бросила несчастную племянницу. Теперь старуха рада была бы вернуться назад, но сил не хватало даже пошевелить рукой или ногой. С трудом она подняла голову, огляделась — никого не было вблизи. «И меня бросили», — подумала она.

— Рири! Деточка! — прошептала Умма-Джамилия, думая, что кричит во весь голос, но никто не отозвался.

Старуху подобрала машина «скорой помощи» и отвезла на медпункт, созданный специально для жертв Великого праздника. Ее положили на циновку под навесом. Когда она выздоровеет и вернется в свой сариф, знает только аллах…

— Смотри, как бы тебе не опоздать! — Фуад наконец добрался до Шауката. Он вспомнил о том, что Исмаила надо запечатлеть в тот момент, когда тот будет совершать обряд «по-биения ивлиса». В одной руке Фуад держал бутылку содовой воды, в другой — фотоаппарат. — Что стоит в такой толпе потерять человека? Беги. — Фуад протянул фотоаппарат Шаукату.

— Не беспокойся, я его не потеряю. — Шаукат открыл бутылку, протянул девушке. — Возьми, Рири. Это мой друг Фуад. Он останется с тобой, а мне надо отлучиться ненадолго. Фуад будет ждать, пока не вернусь я или не придет твоя тетушка. Пей, тебе будет легче.

Рири схватила бутылку обеими руками и отвернулась, чтобы парни не видели, как она жадно пьет. Фуад не сразу заметил, что Рири слепа, поэтому приготовился было упрекнуть приятеля за то, что тот «расслабляется», но вовремя остановился.

— Фуад, слышишь, ты побудешь с Рири. Ее тетушка должна скоро вернуться. Без нее девочка… сам видишь, нуждается в помощи. Рири из деревни, где я учительствовал. — Шаукат хотел было сказать, что он жил у нее в доме и что она — подружка Фариды, но решил пока промолчать, чтобы не начинать долгого разговора.

— Я отведу ее в машину.

— Нет, нет, я не могу уйти с этого места. — Рири с трудом оторвалась от воды. — Моя тетя придет именно сюда.

— Да машина-то почти что рядом, сорок шагов. Придет твоя тетушка — мы ее увидим.

Фуад спохватился, что зря сказал: «увидим»… Рири-то видеть не может, а он как узнает незнакомую старуху?

— Я пошел. — Шаукат быстрым шагом направился в сторону долины Муздалиф.

— Шаукат! — остановил его приятель. — Скажи ей, что в машине будет лучше.

— Рири, иди, милая, к машине. Зачем торчать здесь? Там ты приляжешь, отдохнешь. Я быстро.

Рири послушно шагнула к Фуаду. Ни она, ни Фуад не знали, какое символическое значение имел этот шаг. Фуад взял ее за руку и повел к машине.

У Шауката была одна надежда: отыскать группу, к которой примкнул Исмаил, по четырем женщинам и рослому старику. До того как на рассвете в долине Муздалиф, как и у горы Арафа, прогремит залп, оповещающий о начале утренней молитвы, он найдет Исмаила. В крайнем случае судья отыщется, когда паломники разбредутся в поисках камешков. Исмаилу придется самому набрать шестьдесят три камешка и потом в долине Мина швырнуть их в истуканов. Это немалая работа, потому что камешки должны быть не больше финиковой косточки и не меньше горошины, а народу видимо-невидимо, придется пальцами или палочкой рыхлить каменистую почву, как это делает лапой собака, отыскивая подземные грибы.

Исмаил все обязанности паломника выполнял с истым прилежанием. Временами он мысленно ругал себя за то, что до сих пор не приезжал в Мекку, а ведь обещал сам себе не раз: «Отращу бороду, чтобы было что красить, и поеду». Правда, бородка у него сейчас не слишком длинная, но не в этом же дело.