Александр Малышкин - Сочинения в двух томах. Том 2

В самом деле, у противника загадочное замешательство. Видны гимнастерки, улепетывающие в лес. Туда же скоком волокут пулемет. Стрельба по фронту сразу стихает. Ее сносит почему-то правее, на темную горбину леса за ущельем. Там, в дремучей гущине, вдруг открывается кромешная рвачка выстрелов. Оттуда взревывает яростное ура. С гребня посредники скачут во весь мах.

И красные выматываются назад, на нас, словно нет им отступления, кидаются влево по фронту, обходя наш гребень. Орудие бьет по ним в упор, на картечь.

Один из типичных эпизодов лукавой горной войны. Пока наш взвод приковывал к себе противника, спешенная конница синей Груздивизии из долины пробралась по лесным тропинкам ему во фланг и внезапно ударила. Красные оказались в тисках и теперь бросились на гребень напролом.

Их игра кончена.

Бурильщик мечется от окопа к окопу, почти пляшет, забыв свою нейтральность. У него нет ничего в руках, кроме фуражки, которую он всячески терзает — и все-таки никак не может вылить накипелое.

— Я вижу их… вон они, эй, товарищи! Вон они, за камнями… легли!

Взвод, бросив окопы, сразу меняет фронт влево. Противники залегли по обе стороны дороги, между ними не больше пятидесяти шагов. Проходит еще мгновение — пальба, дым. Бурильщик кипит, топчется, бьет себя кулаком по коленке. По обе стороны дороги бойцы встают во весь рост, со штыками наперевес — две стены штыков друг против друга. С той стороны, со стороны красных, — смуглые, большеглазые лица армян. Снизу, от нас, рычит ура. Сверху, от них, нечто гортанное, вроде «заргэ-э!»

И штыки с озверелым на махом жутко бегут друг на друга.

Еще мгновение. Шеренга проходит сквозь шеренгу, как пальцы сплетенных рук. Вот остановились, опускают винтовки, поднимается общий галдеж. У тех и у других, недавних противников, одни и те же. красные звезды на фуражках. Это сейчас — громче, виднее всего… Сверкают белозубые улыбки армян. Бойцы прикуривают друг у друга, идет похвальба, подшучивание… Вездесущий помполит уже сбивает около себя табунок синих и красных, он растолковывает: «Вот почему наша армия — интернациональная армия…»

Бурильщик, успокоенно натягивающий фуражку на голову, шагает ему на подмогу.

Длинношеий комотделения что-то прицеливается ко мне. Пока там, на гребне, посредники разбирают операцию, дав бойцам передышку, он подкатывается поближе.

— Вы бы нам вот что рассказали: про «Клима Саммит». Самую-то книжку мы читали, а вот интересно, как он ее писал, вообще… как писатели пишут. Из головы иль с жизни?

Для беседы мы устраиваемся поудобнее в окопчике.

— Нет, — спохватывается отделенный, — подождите, у нас еще есть в первом отделении ребята, да и во втором… тоже интересуются. Я сейчас!..

Никто не заметил во время боя, как ушло солнце и к высоте подкопились облака. Они идут ниже нас, путаясь мечтательно в волнистых лесных вершинах.

Вечер после отбоя.

Отгрохотала орудийная и пулеметная гроза по ущельям. Сказочная поволока сумерек одевает горы. Армия отдыхает. Рапорты начальников и помполитов подводят итоги отгремевшему дню. И очень часто в этих рапортах сухими техническими фразами регистрируется то, что имеет право назваться подвигом.

Вот сегодня: коммунист, красноармеец Воронец, когда для орудия на бронепоезде не хватило снарядов, вывалился на ходу (при скорости 15 км в час) через люк под вагон, пробежал рядом с поездом до площадки, на которой хранились снаряды; затем, получив снаряды, вернулся тем же манером (нырнув под бронепоезд) к своему орудию. Воронец повторял опасную для жизни вылазку несколько раз, и орудие работало бесперебойно.

Или еще: под дождем, при осклизлых скатах и дорогах, Азербайджанский полк, таща с собой орудия и пулеметы, в течение десяти часов проделал сорок три километра по диким вершинам и вышел внезапно в тыл синей Груздивизии. Внезапные действия полка изменили в корне всю оперативную картину. Случай этот можно поставить вровень с самыми блестящими образцами, показанными горной экспедицией Кавказской Краснознаменной армии.

Новый день маневров — новый реестр самоотверженных и безустальных усилий, новая эпопея ехидных обходов, дерзких и хитроумных ловушек. Подвижная и жилистая армия крепко обсела горы, знает их, для нее это родной, обжитой, обхоженный вдоль и поперек двор.

Но в рапортах Красной Армии отмечаются не только боевые и технические успехи. В них еще рассказывается, например, о том, как тепло и празднично приняло население грузинских деревень бойцов-тюрков Азербайджанского полка, нагрянувшего с гор в район синих. Об ударных темпах Сталинских ремонтных мастерских, за время маневров выпустивших досрочно два паровоза — в честь Кавказской Краснознаменной армии. О красных обозах, гуще хлынувших в период маневров к элеваторам; о том, что в районе за этот период хлебозаготовки доведены до семидесяти пяти процентов.

Они говорят о том, что грозовой грохот, сопровождающий красноармейскую учебу, что сверхсильное напряжение бойцов находится в постоянном, неразрывном ладу с деятельным рабочим гулом, с энтузиастическими темпами перестройки.

…Скоро в горах смеркнется совсем: поздний час. Но в долине около станции людно и празднично, горят фонари, играет музыка. Где-то на высоте укладывается под кустами, на остывшей траве, третья рота. После трех суток маневров она объявила себя ударной… И укладывается неторопливый, неулыбчивый, любящий дельность и ясность помполит Бармин, исходивший за день не меньше двадцати километров на кривых своих сапогах. Я спустился от него вниз, в долину, — тут, уже в разлуке, помполит Бармин осмысливался по-настоящему. Вспомнились подробности его жизни и быта, о которых он скупо обмолвился как-то на привале, под кустом:

— Оклад мой — сто сорок пять в месяц. Семья — жена, двое детей. Ну, снабжают нас, конечно, очень внимательно. Однако — семья в Батуме… а когда я жил отдельно, в Тифлисе, эту зиму, то тратил при всей экономии на себя одного девяносто рублей. Отчего? Нанял себе в Тифлисе учителя, ему сорок рублей. Два года живу, стремлюсь в академию…

И кочевое, небогатое его хозяйство, бережливо отложенное в изголовье… Она крепко делает то дело, в которое впряжена, — эта методическая, высокой внутренней настройки воля.

…У станции, по плоской сумеречной земле, ходят красноармейцы, девчата, местная молодежь. Только что кончился митинг. К стене станционного пакгауза детишки еще засветло натаскали камней, расставив их рядками — для сиденья: тут каждый вечер трещит и бьет синим светом кинопередвижка. Плещет до позднего детский смех. В головах ребятишек надолго останется ярким праздником эта музыка, летние сумерки, кратковременная сказочная гостьба Красной Армии. Оно, это счастливое поколение, не знает и никогда не узнает, что такое былая солдатчина, со смрадными портянками, молебнами, публичными домами…