Геннадий Гончаренко - Годы испытаний. Книга 2. Волга — русская река

— Сестрица, как же он… теперь? — спросил молоденький боец, так и не вспомнив, что перед ним не сестра, а врач. А может быть, ему просто легче было в эту тяжкую для него минуту выговаривать с детства родное слово «сестрица».

— Иди за санитарами. Носилки нужны, — сказала Аленцова. Она уже собрала сумку и теперь, обеспокоенно нажимая пальцами на кисть раненого, искала пульс. Кажется, нормальный! Вот и застонал опять, это хорошо, лишь бы не шок. Аленцова, бережно приподняв его голову, подсунула под нее сумку. Сейчас, когда она сделала все, что можно было сделать под бушующим небом, к ней опять вернулось острое чувство жалости к этому искалеченному парнишке, Мученья которого только еще начинаются, ко всем людям, находящимся сейчас, в эту вьюгу, на переднем крае, и к себе самой, вынужденной каждый день видеть кровь и смерть.

— Потерпи, сынок! Потерпи, милый, — говорила она, гладя его холодную руку. — Потерпи! Сейчас увезем тебя. Будет тебе тепло.

Наверно, это чувство жалости и ответственности отвлекло Аленцову от простой мысли о том, что не одна мина могла оказаться в этом овраге. Об этом она ни разу не подумала.

…Когда Аленцова вернулась в штаб полка, Канашов и Шаронов о чем-то спорили. Она рассказала, что молодой сапер подорвался на мине в овраге. Лицо начальника штаба стало белым как бумага. Будто не веря еще своим глазам, он подошел и взял ее за одну, потом за другую руку и оглядел еще раз с ног до головы.

— Да знаете ли вы, товарищ военврач, что со смертью шутили? Овраг заминирован немцами, а мы оттеснили их осенью, и вот он достался нам в наследство. А разве вы не видели предупреждающих дощечек: «Осторожно, здесь мины»?

— Не было там никаких ваших дощечек. Да и не до них мне тогда было… Нагнали вы на меня страху, аж мороз по коже, — вздрогнула она.

— Значит, или их свалило ветром, или снегом замело. Надо Караеву сказать, чтобы выслал саперов и поставили новые… Ничего не скажешь, — тяжело вздохнул начальник штаба, — счастливица вы, товарищ военврач, в сорочке родились.

— Поедемте, Нина Александровна, от греха подальше, — сказал Шаронов, вставая. — А то он сам тут запутался в этих минных полях и дивизию осиротит — оставит без начальника санитарной службы.

Когда Канашов и Шаронов вернулись из полка Коломыченко, они оба засели в комнате комдива, чтобы решить, какие принять меры по устранению обнаруженных беспорядков. В одном из батальонов они вскрыли факты, от которых Канашов содрогнулся. Из-за слабой дисциплины и халатности командира роты немецкие разведчики выкрали двух «языков». В строевой записке этих людей списывали или как без вести пропавших, или убитых при прямом попадании мины и снарядов. Командиры батальонов устроились жить в обороне с комфортом, имели у себя неположенных им по штату личных поварих, парикмахеров и даже музыкантов.

А в донесениях все обстояло хорошо. И, подписывая их, командир дивизии, сам того не замечая, допускал самоуспокоенность. Только теперь в полной мере раскрылась перед Канашовым вся эта неприглядная картина. Комдив долго молчал, потом спросил:

— Почему мне об этом не было известно раньше?

— Мне тоже многое было неизвестно, — признался Шаронов. — Но я тебе, Михаил Алексеевич, помнишь, сколько раз говорил, что мало ты поддерживал нас в партийно-политической работе, оттеснял ее боевой подготовкой.

Разговор их подходил к концу, и Канашов, чувствуя, что он виноват, молчал и не возражал.

— То, что мы с тобой проглядели, могло привести к катастрофе, — сказал комиссар. — Если бы не коммунисты из низов, многого бы мы и до сих пор не знали. Наша ошибка, что мало мы еще на них опираемся. Не все командиры у нас используют силу партийных организаций в своей работе.

— Ладно. Вижу, что недоглядел. Давай конкретно, что ты предлагаешь?

— Созвать собрание актива коммунистов дивизии. Там и поговорим о состоянии дисциплины и о том, как ее укрепить. Тебе бы, Михаил Алексеевич, надо с докладом выступить. Ну и командирам полков. Коломыченко особенно надо. А после актива следовало бы совещание командиров созвать.

— Согласен, Федор Федорович. Но ты помоги мне с докладом.

— Всегда готов. Заходи, посоветуемся…

Вошел улыбающийся Харин и подал Канашову бумажку. Комдив тоже улыбнулся, встал, протянул руку Шаронову.

— Приказом фронта, Федор Федорович, тебе присвоено очередное воинское звание старшего батальонного комиссара. Поздравляю от всего сердца.

Шаронов обрадовался:

— Спасибо!..

Харин выбежал к звонившему телефону.

— Ну что ж, Федор Федорович, с тебя, причитается?

— А как же!.. По армейским обычаям положено…

Из комнаты Канашова они вышли оба примиренные и спокойные, будто между ними не было никаких споров, никто из них не повышал голоса и будто в штабе всегда стояла такая вот мирная тишина.

— Я поехал в учебный городок дивизии, а тебя, Федор Федорович, попрошу съездить во второй эшелон. Что-то медленно там дело идет с приемом нового пополнения, в полку Изнанкина особенно.

— А я вчера у них был, с новыми командирами знакомился, с бойцами. Большинство сибиряки. Крепкие ребята. Вот только в военном деле слабовато подготовлены. Месяц всего в запасном полку были.

— Это ничего. Нам с ними не с ходу в бой. Обучим!

— У меня комиссары полков сейчас собираются. Познакомлю их с новыми директивами Военного совета, а потом хочу с ними во второй эшелон дивизии съездить. Пусть познакомятся с новым пополнением.

Командующий танковой группой генерал-полковник Гудериан вызвал Мильдера, чтобы ознакомить с новой директивой верховного главнокомандующего. В этой директиве каждая группа армий должна была решать строго определенные задачи в интересах войны на Восточном фронте.

Группе армий «Центр», в состав которой входила и танковая группа Гудериана, в одном из пунктов указывалось:

«Недопустимо никакое значительное отступление, так как оно приведет к полной потере тяжелого оружия и материальной части. Командующий армиями, командиры соединений и все офицеры своим личным примером должны заставить войска с фанатическим упорством оборонять занимаемые позиции, не обращая внимания на противника, прорвавшегося на флангах и в тыл наших войск. Только такой метод ведения боевых действий позволит выиграть время, которое необходимо для того, чтобы перебросить с родины и запада подкрепление».

— Я хотел бы обратить ваше внимание, господа генералы, — сказал, вставая, Гудериан, — на то место очень важного для нас, как высокодоверенных перед фюрером лиц, приказа, где говорится о личном примере. В тяжелой обстановке, сложившейся в результате вынужденного отхода, надо показать подчиненным готовность в любых условиях выполнить приказ фюрера. Это является для каждого сегодня главной задачей.