Геннадий Гончаренко - Годы испытаний. Книга 2. Волга — русская река

— Матица — это поперечная перекладина на потолке. Как сел ты под матицу, значит сватать приехал… Вышли мы из дому невесты, дядька сияет, как подсвечник, мелом начищенный, отец тоже доволен. И вот тогда батька дает мне команду: «Мы, — говорит, — с братцем по махонькой с мороза опорожним, а ты дуй к батюшке. И сиди там до нашего прихода. Передай — придем к нему договариваться, насчет венчания Пафнутия». Как сказал он мне это, у меня аж похолодело внутри. Дело в том, что до прошлой весны я у попа в школе на хорошем счету был, а в пасху мы с ним поссорились и страшными врагами стали. Я хоть и мал бы, а гордость имел, «Не пойду, — говорю, — к попу, пусть он подохнет, черт патлатый». Отец как услыхал от меня такие слова, зажал голову между ног и давай от всей души вкладывать по известному месту. А у него ручища мужицкая, жесткая и как лопата широкая. Как приложит — аж дух захватывает. Отжарил он меня и опять командует: «Если не пойдешь к батюшке и не попросишь у него прощения, в дом не пущу…» — «Как не так, — думаю. — Под забором подохну, а ему кланяться не пойду ни в жисть». Отпустил он меня, а я не к служителю божьему, а к тетке в дальнюю деревню подался.

— А чего ты, Ефим Данилович, с попом не поделил? — спросил Куралесин.

— Подожди, не забегай вперед, и до попа дойдет очередь…

— Тревога! Тревога! — ворвался в землянку связной командира взвода. — Немцы в атаку пошли…

— Первое отделение!.. Второе отделение!.. По местам! — донеслись голоса отделенных командиров.

И бойцы, застегиваясь на ходу, натягивая ушанки и хватая винтовки, выскакивали наружу.

— Так и не дали дослухать, як дядько женивсь, — сказал Павленко.

— Про попа доскажешь, Ефим? — спросил Мухетдинов.

— Ладно, и про дядьку и про попа после доскажу. Быстрей давай… А немец, немец-то пуляет, ажно воздух стонет. Нет, это неспроста, он что-то затеял.

Из кромешной тьмы вынырнул младший лейтенант Малахов, только что принявший командование ротой вместо погибшего в бою лейтенанта Муранова. Он тяжело дышал, говорил скороговоркой:

— От нашей роты пойдет на задание группа. Нужны хорошие лыжники. Старшим назначаю младшего сержанта Ежа.

Малахов шел вдоль шеренги, всматривался в лицо бойцов, выбирая лучших.

— Ты, Куралесин, Корионов, Кленкин… Мухетдинов, Калинов, Павленко, Гавриков, Кочетков, Куранов, Сокол, Софинов, Логвиненко, Аралекян, Пузаков, Гурмешвили, Юхнов, Охапкин, Голодед.

Еж выстроил группу. Старшина роздал боеприпасы, лыжи, маскировочные халаты.

Малахов шел вдоль шеренги, всматривался в лица бойцов, ставил задачу:

— Обходом высоты слева выйти к оврагу Дубовый и занять позиции у его выхода к дороге. Две роты нашего батальона по сигналу «зеленая ракета» атакуют вражеских лыжников. Белофиннам оставлен один проход — на вашу засаду. Вы должны не дать им возможности уйти в лес, а тех, кто прорвется, уничтожить внезапным огнем. Ясно?

— Есть, товарищ младший лейтенант, задача ясна, — уверенно повторил Еж.

Бойцы надевали маскировочные халаты и, сливаясь со снегом, исчезали в ночной тьме.

Вскоре со стороны чернеющего впереди леса взлетела зеленая, ракета. Ее бледно-мертвенный свет долго дрожал над заснеженными полями. Еж подал команду.

— Ребята, нажмем! Роты пошли в атаку… За мной! — И, решив сократить путь, он стремительно спустился по склону высоты.

Внизу у облепленной снегом березы группа остановилась. Еж послал в разведку Корионова.

Пересекли лес, поле, еще редкий лесок и только стали взбираться на высотку, как совсем близко раздалась длинная автоматная очередь. В ответ ей донеслось несколько коротких.

«Эх, шляпа, не выдержал, — подумал Еж о Корионове, — говорил — в бой не вступать. Нервишки сдали… Придется на помощь идти. А может, он нарочито бой с ними завязал, чтобы задержать, пока мы доберемся до места засады?»

Еж, а за ним и бойцы устремились вперед. Вот уже и овраг; крутые берега его заросли густым кустарником. Быстро заняли позиции. Еж только что успел поставить каждому задачу, как по скату высоты заскользили тени вражеских лыжников. «Поспели, поспели!» — обрадовался Еж и забеспокоился: «А где же все-таки Корионов?» Мухетдинов изготовился для стрельбы из пулемета, но Еж положил ему руку на плечо:

— Подпускай ближе. Огонь — по моей команде.

Силуэты вражеских лыжников все ближе и ближе. Мухетдинов тяжело вздохнул.

— Разреши, товарищ командир?…

— Потерпи маленько! — сердился Еж.

Когда же до лыжников осталось не больше пятидесяти метров, Еж скомандовал:

— Огонь!

Мухетдинов дал из пулемета длинную очередь, а затем бил короткими. Еж, Павленко и Кленкин посылали очередь за очередью из автоматов, а Калинов, тщательно прицеливаясь, редко, но без промаха стрелял из снайперской винтовки.

Лыжники, словно призраки, пропадали. По склону высоты скользили лишь две тени. За ними устремились Кленкин и Павленко и вскоре настигли их и привели.

— Куралесин и Павленко, отведете пленных в штаб! — распорядился Еж. — А мы поищем Корионова.

Еж с группой бойцов долго ходили по склону той высотки с одиноким деревом, откуда была услышана первая автоматная стрельба. Трупов много, но все это чужие. У самого подножья высотки возле тощего куста Еж заметил лежащего на снегу бойца. Это был Корионов. Щекой он припал к ложе автомата, в выброшенной вперед руке его была зажата граната.

«Не успел метнуть», — подумал Еж и, с трудом разжав пальцы, освободил гранату. Подошел Калинов, сказал:

— Как дров, наложили фашистов метрах в тридцати отсюда. Человек двадцать…

Когда вернулись в полк, Ежа вызвал подполковник Бурунов. Он шагнул Ежу навстречу и протянул руку:

— Спасибо, товарищ младший сержант. Отлично действовали. Вам и всей вашей группе объявляю благодарность.

— Служу Советскому Союзу, — ответил взволнованно Еж и застыл по команде «смирно».

— В ночном бою ваша группа уничтожила сорок одного вражеского лыжника, — сообщил командир полка и, обращаясь к командиру роты Малахову, находящемуся здесь же, приказал: — Представить всех к награде медалями «За отвагу». А погибшего геройски в бою бойца Корионова — к ордену Красной Звезды посмертно.

Сегодня к командиру партизанского отряда Кондрату Мозолькову приковыляла из Долгого Моха бабка Потыличиха — партизанская связная. Мозолькова мучил ревматизм ног, и он лежал в постели.

— Ну, Кондрат Степанович, к царю-батюшке во дворец легче было, чем к тебе попасть. Кругом стража, и каждый на меня свою пушку наставляет. Пока добралась до твоего штаба, запамятовала, сколько раз сердце в пятках побывало.

Потыличиха дотошно осматривала землянку командира отряда.