Геннадий Гончаренко - Годы испытаний. Книга 2. Волга — русская река

Найти такое укрытие было не просто. Немцы держали весь город под непрерывными бомбежками и артиллерийскими обстрелами. Ей посоветовали идти к председателю исполкома райсовета Беларевой.

Среди руин и развалин с большим трудом отыскала она обгоревшее и полуразрушенное здание исполкома. Вокруг него выгорело несколько кварталов. Случайно встретившаяся женщина провела Аленцову в другое здание, куда переехал исполком. И вот, когда она, казалось, уже достигла цели, выяснилось, что попасть к председателю не так-то легко. В маленькую приемную председателя набилось много народу, и, если ждать очереди, то и через сутки не попадешь. И Аленцова, преодолев смущение, ринулась в дверь за первым же очередным посетителем, несмотря на то, что за ее спиной послышались протестующие голоса и даже ругань.

В кабинете она услышала спокойный, но требовательный голос сидевшей за столом женщины средних лет, в темном костюме.

— Минуточку, товарищ военврач, выйдите и подождите.

— Никуда я не пойду, пока не решите моего вопроса.

— Кто вы? Расскажите мне толком, какой помощи вы хотите от меня?

Аленцова долго рылась в карманах, как это бывает обычно, когда человек нервничает и торопится, и не находила своего удостоверения.

— Нате, читайте, — резко сунула она свое предписание. — Мне приказано эвакуировать раненых за Волгу.

— Аленцова? — удивленно проговорила председатель. — Любопытно…

— А что тут любопытного? Да, Аленцова.

— Скажите, а это ваша девичья фамилия или по мужу?

Военврач окончательно вышла из терпения.

— Да вы что, издеваться надо мной? Вам, может, еще брачное свидетельство показать?

— Слушайте, — спокойно проговорила Беларева, — зачем вы нервничаете и кричите?

Спокойный и твердый голос Беларевой несколько остудил горячность Аленцовой.

— У вас муж не капитан-пограничник?

— Да, — вскинула удивленные глаза Аленцова. — А вы что, его знаете? Он находился в госпитале…

Беларева все так же улыбаясь, подошли и взяла ее за руку.

— Давайте знакомиться. Аленцова, по мужу Беларева, родная сестра Николая, Татьяна Ивановна.

— Сестра Николая? — И только тут она мигом вспомнила о сестре мужа, которую он очень любил. Летом прошлого года они собирались в отпуск к ней в гости.

— Так вот вы какая, оказывается, свояченица!

— Какая? — улыбнулась Аленцова, поправляя сползающие бинты на голове.

— Горячая особа. Нелегко, видно, жилось с вами моему братцу, — сказала она и рассмеялась. — Вы не обижайтесь на меня. Я это в шутку.

Беларева села, набрала номер.

— Сидорков, тут к тебе сейчас придет красивая, но очень сердитая женщина. Военврач. Приметная, у нее забинтована голова. Надо разместить тяжело раненных бойцов в подвале школы на улице Сталина. Помоги ей. И воду надо, а главное — накормить людей.

Беларева встала, и тут только Аленцова разглядела, что она не так уж стара, как ей показалось вначале. Усталость, напряжение в работе сделали ее лицо тусклым. Особенно старили ее седые пряди.

— Запишите адрес и, когда управитесь с делами, заходите ко мне домой, если можно еще его назвать домом. Отыщете?

— Постараюсь.

— А не найдете, спросите в любом подвале нашего района, где остались люди, и вас проведут ко мне.

Аленцова вернулась в медицинский пункт усталая, но довольная результатами посещения Беларевой. «Наконец-то удастся разместить раненых в безопасном месте». Ее встретила Наташа Канашова и отдала письмо от Бурунова. Он писал, что лечится в госпитале и не дождется, когда ему разрешат ехать на фронт. «У меня, Нина Александровна, чудом уцелела фотография, где все мы сидим за новогодним столом. Такой вы и остались в моей памяти. Не сердитесь на меня, но это самая большая ценность, какую я когда-либо имел в жизни».

«Да, Михаил, пожалуй, был прав, — подумала она, — Бурунов ко мне неравнодушен. Это было особенно заметно, когда он принял дивизию после снятия Канашова».

Трудно женщине, когда нет у нее любимого человека, но бывает во много раз труднее, когда ее любят многие.

До полудня мод непрекращающимися бомбежками и обстрелом Аленцова вместе с Наташей Канашовой и двумя санитарами перевозили раненых в безопасное место, в подвал школы. Там люди вздохнули, почувствовали себя легче и, несмотря на грохот и сотрясение земли от взрывов, тут же уснули. Раненым поправили повязки, а тем, кто был ранен вторично, сделали новые. Беларева прислала Аленцовой в помощь десять девушек-комсомолок, которые помогали ухаживать за ранеными.

Так в хлопотах незаметно прошел день. Вечером Аленцова отправилась к армейской переправе договориться об эвакуации. И тут узнала неприятную новость: немецкие войска вышли к Мамаеву кургану, разрезав пополам армию Чуйкова. Теперь немцы захватили господствующую высоту, контролировали Волгу. Обстрел переправы усилился…

Вечером, едва разыскав квартиру Беларевой в подвале, заваленном битым кирпичом и мусором, Аленцова и Канашова пришли к ней подавленные неудачами. Татьяна Ивановна, видно, поджидала невестку и приготовила ужин. Она заставила их покушать и убедила, что положение с эвакуацией не такое безнадежное, как они думали.

— А у меня большая радость. Пропавшая единственная дочь отыскалась. Марина. Ранена была, под Воронежем в госпитале лежала.

— Марина? — разом спросили Аленцова и Наташа.

— Марина. Чего это вы удивились?

Татьяна Ивановна достала из шкафа фотографию.

— Помню, как ее к нам в дивизию служить прислали, — сказала Аленцова. — Несколько дней побыла, и ранило ее, бедняжку.

И она рассказала, как Марина жила у нее, как она возила ее в армейский госпиталь.

— А мы с Мариной в одном перевалочном госпитале работали, — сказала Наташа. — Дайте мне адрес, я непременно ей напишу.

— Ох, как я соскучилась по ней! — сказала Татьяна Ивановна. — Но разве удастся увидеться, и тем более сейчас.

После ужина Беларева, Аленцова и Наташа направились к раненым. Подходя к подвалу, они услышали песню. «Неужели это поют раненые?» Посредине подвала на табуретке стоял старенький патефон. Заезженная пластинка шипела, как масло на сковородке. И раненые вполголоса охрипшими и грубыми голосами пели о грозном казацком атамане Степане Разине, о могучей русской реке Волге.

Волга, Волга, мать родная,

Волга — русская река…

Глядя в суровые, полные решимости лица поющих, Аленцова, впервые за последние дни неудач, пережитых здесь в Сталинграде, вдруг ощутила полную уверенность в том, что немцам не сломить упорства наших войск, обороняющихся в городе, и никогда не форсировать Волги. Она была и будет во веки веков испокон русской рекой, красой и гордостью народа.

Песня смолкла. Короткую тишину нарушил грохот разрывов.