Геннадий Гончаренко - Годы испытаний. Книга 1. Честь

Миронов, с изжелта-синими кровоподтеками под глазами, молчал, глядя исподлобья. Взгляд его был полон презрения.

В воздухе свистнул стек. Но женщина схватила руку офицера. Она быстро сказала ему что-то, и он неохотно опустил стек. К Миронову подошел и стал рядом солдат с автоматом наизготовку.

Эльза побоялась приблизиться к злобно смотревшему Саше и, стоя на расстоянии десяти шагов, заговорила весело:

— Не правда ли, лейтенант, мы старый знакомый? Не узнаете? — откинув назад курчавую гриву золотистых волос, она вызывающе глянула на него. — Мы с вами встречались. Помните?…

На лице Миронова не шевельнулся ни один мускул. Губы его были плотно сжаты. Глаза смотрели куда-то поверх, как бы не видя ее.

Эльзе хотелось, чтобы этот русский лейтенант хотя бы одним молчаливым склонением головы признал себя побежденным, зависящим только от ее прихоти, и тогда она могла бы великодушно подарить ему жизнь. Но лицо Миронова словно окаменело, и только в уголках губ появилась презрительная улыбка.

Двое солдат, грубо подталкивая, вывели из толпы пленных Аленку. Миронов взглянул на нее, и сердце сжалось от ужаса: лицо и руки ее были в кровоподтеках, одежда разорвана. Взгляды их встретились, и Саша виновато опустил глаза. Она спасла ему жизнь «Надо было уходить раньше… А я колебался, смогу ли с едва поджившей раной перейти линию фронта… Теперь меня расстреляют, но, может, удастся спасти ее?»

— Эта женщина ни в чем не виновата! — крикнул Миронов. — Она не знала, что я спрятался на чердаке…

В глазах Аленки блеснули слезы, она посмотрела на Миронова и зарыдала.

Офицер сделал знак стеком, и двое солдат, подхватив Аленку, увели.

Эльза с улыбкой подошла ближе к Миронову:

— О, господин лейтенант, благородный мужчина! Вам жалко хороший женщина. Может, лейтенант желает меня о чем-либо просить?

В глазах Миронова блеснула ненависть, он не произнес ни слова.

Трое суток Миронова и Аленку избивали на допросах. На четвертые сутки, ничего не добившись, немцы вывели их из комендатуры и повели к Марьиной балке, где два дня назад уже расстреляли найденных в селах тяжело раненных бойцов и командиров.

Когда взошли на пригорок, печальный взгляд Аленки задержался на голубом небе, на темно-зеленой изгороди леса. До слуха донеслось пение невидимых птиц. И все, на что смотрела она, было освещено и согрето ярким солнечным светом. И вдруг Аленке, как никогда, захотелось жить.

Сухие, шершавые, до крови разбитые губы Аленки скривились от боли. Она надеялась: может, ветер донесет до Андрея то, что она шептала ему в последние минуты жизни. Сердце пронизывала боль при мысли о детях: на кого они теперь останутся?

Как бы прислушиваясь к птичьей песне, вокруг все умолкло, притаилось, и даже ветер перестал шевелить золотые листья, а в небе поползли, закрывая солнце, невесть откуда взявшиеся тучи, они, темнея, сгущались, набухали. Алена почувствовала, как с каждым шагом силы покидают ее.

Миронова и Аленку поставили рядом на краю обрыва.

Они пристально взглянули в глаза друг другу, молча прощаясь… Быстро бегут последние секунды жизни; близка уже неумолимая, не знающая жалости смерть…

Неожиданно на опушке леса раздался одинокий выстрел, и офицер рухнул на землю. Аленка и Миронов бросились бежать в разные стороны. Гитлеровские автоматчики открыли огонь. Аленка упала, а Миронов продолжал бежать к лесу. Лес ответил частыми, дружными выстрелами. В немцев полетели гранаты. Несколько человек, одетых в полувоенную, полугражданскую форму, выскочили на опушку. Ни одному из немецких карателей не удалось уйти живыми.

Партизаны окружили Аленку. Кондрат поднял с земли ее бездыханное тело, слезы катились по его щекам, теряясь в ковыльной бороде.

— Прости меня, внучка, старого. Виноват я, опоздал с выручкой…

За письменным столом, склонившись над картой и подперев левой рукой подбородок, сидит командующий фронтом. В правой руке у него изогнутая трубка, концом которой он водит по карте. Он читает очередную оперативную сводку и сверяет ее данные с картой. Усталые, но с живым блеском глаза командующего остановились на Брянских лесах. Он долго, внимательно рассматривает их на карте, вглядывается в эти зеленые пятна леса, в эти вьющиеся ниточки дорог со множеством мелких черных миллиметровых квадратиков, обозначающих деревни, в тонкие голубые нити, будто кровеносные жилки на руке, — ручьи и реки. Синие жирные клинья вражеских ударов нацелены на Брянск.

— Вот тут мы его и остановим, — говорит он тихо. — Нам это на руку: крупные лесные массивы, частые речные рубежи, узкие лесные дороги…

Командующий берет со стола синий карандаш и исправляет указанное в сводке и нанесенное пунктиром на карте предполагаемое направление дальнейшего наступления противника. Оно показано было на Курск, Елец, Тамбов, но командующий поворачивает его с Брянска на Орел и Тулу.

«Хитрят гитлеровцы… На самом деле, несомненно, они замыслили обойти Москву с юго-запада», — думает он.

В кабинет входят начальник штаба и начальник разведотдела. Командующий встает и здоровается с ними. Затем зажигает спичку и не спеша раскуривает трубку. В уголках его губ проскальзывает едва заметная улыбка, глаза мягко, задумчиво улыбаются.

— Канны, — говорит он, показывая изогнутым концом трубки на карту, — никак не дают покоя гитлеровским стратегам. Хотят обойти Москву с юго-запада.

Начальник штаба подходит ближе к столу, всматривается в карту, лежащую перед командующим.

— Эта мечта о Каннах, кажется, не покидает их от самой нашей границы.

— Да, — подтверждает командующий, — они уже давно все наши армии окружили и уничтожили… в своих газетах. И с кем только они воюют, неизвестно. Здесь они сосредоточивают танковую ударную группу Гудериана, — показывает он концом трубки на леса западней и юго-западней Брянска, — для удара на Москву. А чтобы отвлечь наше внимание, сейчас немцы наступают под Ленинградом и на Украине. Но это лишь вспомогательные удары их общего стратегического плана, имеющего главную цель — захватить Москву.

Лицо командующего фронтом сосредоточенно и задумчиво.

— Думаю, так, — говорит он. — Немцы демонстрируют наступление на Западном фронте, желая ввести нас в заблуждение, что они собираются овладеть Москвой, наступая в лоб. На самом деле они сосредоточивают свои усилия на флангах и будут пытаться обходить и брать столицу в свои излюбленные «клещи». А какое у вас мнение по этому вопросу, товарищи?