Геннадий Гончаренко - Годы испытаний. Книга 1. Честь

Правдюк дал Подопрыгоре сигнал «вперед», а сам подполз к Андрею.

— Ранило? — спросил он.

Андрей кивнул головой.

— Ну, другой раз будыш умнийше. Противник огонь вэдэ, а вин, як та балерина Сэмэнова, танцуе. Я бачил, як ты всяки хвигуры выделывал, — сказал он с досадой.

— Да и я сам не знаю, зачем выскочил, — повинился Андрей. — Так, сдуру…

— А ты знай, для чого ты туточки… Тут тоби не ученье, а война. Розумиешь?

— Понял, — ответил Полагута и с досадой подумал: «Чего прицепился, как репей?… И без него тошно».

Пока Правдюк пробирал Полагуту, из леса на дорогу выехало несколько автомашин с вражеской пехотой.

— От-де-ле-ни-е… — нараспев, точно на ученьях, подал команду Правдюк. — Прямо на дороге машины противника, короткими очередями — огонь!

Головная машина резко притормозила и остановилась. Из нее выпрыгнули солдаты и, пригибаясь, побежали, развертываясь в цепь.

— Отделение, — строго и резко начал опять Правдюк, — по пехоте противника!.. — Но тут же, не докончив команды, свирепым голосом заорал: — Та що вы дывитесь на них, як очумилы? Бейте их, матери вашей черт!.. Подопрыгора, не давай же им рассыпаться, дьявол их задави!

Никогда не слыхали бойцы такой команды от своего отделенного командира. Он всегда командовал раздельно, внятно, по уставу и не позволял вольностей.

Подопрыгора не выдержал первоначального темпа стрельбы короткими очередями и дал вдруг такую продолжительную захлебывающуюся очередь, что разом прикончил ленту. Правдюк, ругаясь, подполз к нему.

— Заило, товарищ сержант, а писля прорвалось, — пробовал оправдываться пулеметчик, вытаскивая пустую ленту и вставляя новую.

— Я вот тебе прорвусь! — погрозил Правдюк. — Стреляй короткими очередями, прицеливайся, а не поливай, як из пожарной кишки. Команду слухай!

Гитлеровцы, развернувшись в цепь, открыли частый огонь из автоматов. Приполз связной командира взвода, передал приказание: отделению оставаться на прежней огневой позиции.

Вскоре к месту, где лежал Полагута, подобрался на четвереньках лейтенант Миронов. Лицо разгоряченно, глаза блестят.

— Сержант Правдюк, — приказал он, — пошлите за патронами и гранатами к старшине роты! Видите сухое дерево? Там ротный патронный пункт. Только быстрее! Через тридцать минут контратака… Высотку с двумя березками видите?

— Вижу.

— Первая рота контратакует противника на высоте безыменной, а наш взвод поддерживает. Действуйте…

— Есть действовать, товарищ лейтенант.

Миронов обернулся и поманил Полагуту.

— Передайте команду сменить позиции на скат высоты… Видите желтое пятно?

Миронов лежа пристально наблюдал за безыменной высоткой, где находился сейчас противник, которого решил уничтожить контратакой его начальник, старший лейтенант Сизов — командир головной походной заставы. Он вспомнил, как неделю тому назад комбат Горобец на совещании командного состава полка выговаривал Сизову за беспомощность и несамостоятельность в работе. «Привыкли все делать с няньками…». И вот как сейчас он, Сизов, уверенно действует. Обрушив на врага огонь, уничтожил его мотоциклистов-разведчиков и принял смелое решение перейти в контратаку, захватить высоту, господствующую над местностью. С нее открывается прекрасный обзор и обстрел местности. И к ней не так-то просто подойти противнику.

Миронов посмотрел в сторону опушки, где должна была сосредоточиться рота для контратаки. Там никого не было. «Где же они? Наверное, хорошо замаскировались, — подумал он. — Надо добраться до новых огневых позиций, поглядеть, как мои бойцы готовят их».

И вдруг Миронов увидел, что к нему бежит какой-то боец. Наверно, от Сизова. Да, это был связной, но не от Сизова, а от комбата Горобца. Связной сообщил, что роте Сизова приказано отойти, взводу Миронова тоже, и ни в коем случае огня больше не открывать.

— Это почему же? — удивился Миронов.

— Не могу знать, товарищ лейтенант. Комбат говорил, что Сизов за самовольное открытие огня пойдет под суд.

— Под суд?

«А ведь мои пулеметчики тоже вели огонь», — тревожно подумал Миронов.

— Так стреляли же в фашистов… Не в своих! — раздраженно крикнул Миронов. — За что же под суд?

— Не могу знать, — снова повторил связной. — Приказ, говорят, такой из дивизии пришел: огня не открывать…

«Почему же комбат объявил нам, что это война? — подумал Миронов. — Зачем выдали боеприпасы и НЗ [8] НЗ — неприкосновенный запас. бойцам? Зачем поставили боевую задачу? И в нас же стреляли. У меня ранены Полагута, Ягоденко… А в роте Сизова семь человек убито, шесть тяжело ранено и три легко… Неужели все это пограничная провокация?»

Взвод Миронова отходил поспешно, в. беспорядке. Пулеметные расчеты, разобрав пулеметы по частям, бежали без оглядки, изредка падая, когда недалеко рвались мины или рядом подымались дымки от пуль противника. И надо считать просто чудом, что взвод отделался только двумя легко раненными.

Командир роты Аржанцев выходил из себя. Он и ругался и грозил, суетясь на своем наблюдательном пункте. Казалось, он изобьет Миронова, когда тот явится. Так по крайней мере думали вызванные к Аржанцеву командиры взводов лейтенанты Дубров и Сорока.

Дуброву хотелось чем-то помочь Миронову. И он сказал радостно и громко, обращаясь к Сороке, чтобы слышал Аржанцев:

— Ты только погляди, под каким сильным обстрелом Миронову удалось сохранить пулеметы…

Аржанцев недовольно перебил его:

— А вам откуда это известно? Привыкли пустое болтать.

Но, увидев, что взвод Миронова действительно вынес из боя всю материальную часть в целости, сердито добавил:

— Он лучше бы не пулеметы, а людей берег. Они под огнем противника бегут, точно ребятишки в войну играют.

Когда запыхавшийся и перепачканный землей Миронов предстал перед Аржанцевым и доложил о прибытии, тот гневно сказал:

— Прибывают, товарищ лейтенант, поезда на станцию… А по уставу надо докладывать: «явился». Это во-первых. А во-вторых, где ваши пуговицы на левом рукаве гимнастерки? — Миронов взглянул и удивился: оторвались сразу обе. — И, в-третьих, извольте вытереть лоб… Он у вас в крови и грязи. Расшибли? Неудивительно: больно усердно земле-матушке кланялись…

Миронов быстро вытер платком лоб. И только теперь почувствовал саднящую боль, какая бывает, когда обдерешь кожу и туда попадет соленый пот.

— Кто вам разрешил, товарищ Миронов, открывать огонь? — Аржанцев сурово нахмурил брови. — Самовольничаете…

Миронов стоял, потупя взгляд. Обидно было слушать все это, а главное: почему нельзя стрелять по врагу?

— А что же нам делать, товарищ старший лейтенант? — ответил он необычно громко и в то же время неуверенно. — Ведь они первыми открыли огонь…