Леонид Лысенко - «Чёрный эшелон» [Повесть]

— Гады!..

Вольф на секунду раньше вскинул вальтер и в упор выстрелил подряд три раза в подпольщицу.

Вера Ивановна выронила оружие, схватившись за грудь, сделала шаг вперед и, запрокинув голову, тяжело рухнула на спину.

Клецке, с кричащей телефонной трубкой в опущенной руке, ошеломленно глядел на нее…

…Берег приближался. Холодный ветер носился по озеру и швырял волны то в борт, то в корму лодки. Клочья тумана паклей повисли на камышах. Небо еще было темно-синим, и кое-где слабо мерцали звезды. Косицкий, откидываясь всем корпусом назад, греб и вода журчала под веслами. Таня сидела на корме.

Косицкий выскочил из лодки первым и, не заметив на пустынном берегу ничего подозрительного, позвал спутницу. Вскоре они вошли в лес. Меж сосен и елей еще стоял ночной сумрак. Шли молча, занятые своими мыслями. Миновали зеленую поляну с одинокими кленами.

Направились к холму, на котором толпились березки. В березнике гукала кукушка, откуда-то справа, очевидно, с болота, доносилось утиное кряканье. Ветер раскачивал березы, и они тихо-тихо шуршали, задевая по траве зелеными косами. Всходило солнце.

Косицкий откинул на затылок шапку.

— Честное слово, как в мирной обстановке.

Таня грустно улыбнулась.

— Мы сюда на маевку ездили…

Юное лицо Косицкого посуровело.

— Ничего, доживем и до маевки… Вот только фашистов разобьем…

Таня вздохнула. И словно прочитав ее мысли, лейтенант спросил:

— Жалеете, что Курбанов с нами не ушел? — И сам же ответил за нее. — А что, муж с женой рядом бы сражались…

Таня внимательно посмотрела на него.

— Вас тоже война разлучила?..

— Я не женат, — вспыхнул Косицкий и ускорил шаг так, что Таня едва поспевала за ним.

Отец, тетя Вера, Пулат не выходили у нее из головы. Тяжелое предчувствие охватило ее, на глаза невольно, навернулись слезы. Да, было бы хорошо, если бы Курбанов сражался с ней рядом, — верно сказал лейтенант. Но приказ есть приказ, тем более для них, комсомольцев… Таня провела рукой по лицу. Вспоминалась счастливая жизнь с Пулатом. Таня всегда удивлялась, когда товарищи говорили, что в рейсе он молчалив, сосредоточен, когда надо — упрям. Дома он был совсем другим: весело оживленным, мягким, добрым. Ей повезло со службой: ведь находясь под рукой дежурного по депо, она вместе с ним отправляла паровозные бригады в рейс, встречала их, а значит имела возможность встречать и провожать мужа, и, хотя никому никогда об этом не говорила, верила, что ему поэтому легче в рейсе, и втайне гордилась собой и своей любовью.

Летом в свободное время вся семья пила чай на террасе. Она занимала место у самовара. Отец с Курбановым пили чай, курили, обсуждали свои мужские дела. И когда в саду разгорался вечерний закат, отец утыкался в газету, а Курбанов, подхватив Таню, носился с ней по комнатам под звуки патефона…

Косицкий на ходу обернулся, спросил заботливо:

— Устали? — Нисколько.

— Потерпите, уже скоро. — Косицкий показал на густой сосняк. — Рукой подать.

В этот момент луч вырвавшегося из-за тучи солнца, как свет прожектора, полоснул по лесу впереди них и вырвал из полумрака чащи синие фигурки в полицейских мундирах. Косицкий с Таней упали в высокую холодную, еще росистую траву. Лейтенант сразу оценил ситуацию, времени для размышлений не было, полицаи приближались.

Косицкий свел к переносице густые брови.

— Пакет передадите лично в руки Дубову… Если вас схватят, пакет уничтожите. Ясно?

Таня молча сунула пакет за отворот суконного жакета, но не двинулась с места.

— Идите скорее, в обход. Я прикрою огнем.

Таня смотрела на него расширенными зрачками. — Лейтенант, одного я вас не брошу… Мы вместе шли, вместе и вырвемся…

— Не тяните резину, выполняйте приказ! — Крикнул Косицкий. По его лицу прошла судорога. — Вы что, хотите, чтобы нас обоих угробили, а потом уничтожили отряд! В этом пакете — спасение!

Таня придвинулась к нему, поцеловала в лоб и, пригнувшись, скрылась в кустарнике. Лейтенант отполз к дереву, просунул сквозь ветки ствол автомата и скомандовал себе:

— Огонь!..

…Ветер, пробегая по вершинам, задирал седую бороду леса. Солнце, брызнув золотом сквозь листву, засверкало на стволе автомата, на лакированных козырьках полицейских фуражек, метавшихся в чаще. Потом солнце скрылось и на землю обрушился дождь. Сквозь ветви клена Косицкий видел: будто мелькала длинная стальная игла и прошивала лужицу, лужица, морщилась и отсвечивала тускло, как жесть. Сердце лейтенанта заныло от жалости к этому лесу, к родной земле, которую топтал сапог фашиста и сапог предателя. И была в его сердце глубокая боль, что ему уже, наверное, не придется встретиться с товарищами по оружию. И была гордость за то, что он выполнит долг до конца.

Где-то в глубине леса прогремела автоматная очередь. «Это Таня напоролась на полицаев, — мелькнуло у него в голове. — Нет, она вырвалась», — успокоил он себя, вслушиваясь в удаляющиеся хлопки одиночных выстрелов. Потом он уловил шорох. Из-за кустов сбоку показались головы двух полицаев, у одного под козырьком тускло отсвечивали очки.

— Сдавайся, все равно возьмем!

Косицкий повел автоматом, кроша листву нижних веток. Один полицай ткнулся лицом в землю и больше не двигался, второй, выстрелив в ответ из пистолета, исчез. Тотчас же раздался гавкающий треск крупнокалиберного немецкого пулемета. Пули врезались в дерево, со свистом проносились над его головой, чавкали в лужице…

Полицаи ползли к нему под прикрытием пулеметного огня. Он отвечал короткими злыми очередями. Срезанная пулей ветка больно хлестнула по щеке. «Дают жизни, — невесело усмехнулся про себя Косицкий. — Надо менять позицию».

Он вложил в защелку автомата второй диск, но не успел отползти несколько метров, как пуля сорвала с головы шапку… Он метнулся на место. — «Окружили!» Прошил короткой очередью кусты — оттуда раздались вопли, стоны, ругань.

В лесу опять наступила тишина, только шуршал по лапам елей дождь. Потом опять застучал пулемет, ему ответил автомат лейтенанта. Желто — лиловые вспышки врезались в серый полумрак леса.

Дождь на время перестал. Лес стоял светлый, полный аромата, высокий и прохладный. Из — за туч выплыло молодое яркое солнце. Кроны деревьев заблестели, на листьях засверкали капли, и в нежные веселые цвета окрасился бор.

Косицкий, подняв глаза, прощался с чудом восхода, на который любовался последний раз в своей короткой жизни… Отбросил последний, опустевший диск, потом снял с пояса гранату и вышел из — за дерева.

Он стоял прямо, недвижим, закинув правую руку за спину. Ветер развевал его светлые волосы. Полицаи, держа оружие наперевес, приближались. Понимая, что у него кончились патроны, они не стреляли — хотели взять живьем. И все же, не доходя до него шагов шесть — семь, остановились в замешательстве. Высокий парень с развевающимися льняными волосами вызывал у них панический страх…