Андрей Соболь - Когда цветет вишня
- Название:Когда цветет вишня
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:«Правда»
- Год:1990
- Город:Москва
- ISBN:5-253-00005-4
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Андрей Соболь - Когда цветет вишня краткое содержание
Когда цветет вишня - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок
Интервал:
Закладка:
А когда Дзюба разогнулся, было лицо его белее белого чесучового праздничного бешмета.
И побелевшее, уже нечеловеческое лицо вплотную придвинулось к другому, встало над ним, налегло на него, как налегли на отшатнувшиеся женские плечи тяжелые руки.
— Будешь петь! И плясать будешь!
Сузились плечи, чтоб… вскоре, налившись глухим бессилием безудержного гнева и отчаяния, округлиться, распрямиться, завертеться, закружиться в тесном кольце подрагивающих колен, прыгающих бород, разверстых ртов, взбухших колбас, распотрошенных окороков, липких барилок, потных рубах, шершавых рук, вонючих носогреек, жирных сапог, похотливых шаровар, опрокинутых чарок и взмокших усов.
Пляши, пляши, Марина: восемь сотников пьяны тобой (девятый, Бужак, в эти минуты по степи скачет и тоже пьян, но другим, другим опьянением, — девятый, Бужак, цепкими горстями пьет хмельную радость, — девятый, Бужак, к заветным кострам несется, чтоб там рапортом коротким радость свою расплескать и тут же взять ее на цугундер, свернуть на послушание, как сворачиваются на послушание воинские шинели).
Пляши, пляши, Марина: восемь сотников пьяны тобой (девятый, Бужак, тоже пьян, но другим, другим опьянением, — ищи, ищи-ка ветра в поле!), десятый, Дзюба, глаз с тебя не сводит. Так глаз не сводил с тебя гусар Миша Сомов в первом ряду Зиминского партера, когда ты лежала на коврике и гадала на картах, — напророчили тебе, нагадали тебе карты жуткую древнюю женскую русскую долю с санным путем, с разбойничьим посвистом, с виселицами и мукой ночной в жаркой постели с опостылым.
Пой, Марина, потому что поздно уже, поздно плакать о том, что мохнатая бурка и малиновый башлык, в зимнюю вечернюю стужь тепло и чудо принесшие (а как хорошо было когда-то под этой буркой нежиться!), обернулись ненавистным белым бешметом и подлыми посеребренными пуговицами…
Кружит, кружит голову неуемная, бессильная ненависть… кружился, вертелся, извивался пестрый, как восточный базар платок, бахромой мазал по волосатым губам, и тогда летела в сторону очередная табуретка, и ярая рука, вынырнув из шаровар, пыталась схватить, поймать ускользающий живой волчок.
Два сотника помоложе, расставив ноги, пригнувшись, остервенело тискали, мяли, дергали гармошки, и гармошки, точно девки, которым в кустах озорно груди ущемили, визжали с всклекотом. Издали из вишневых садов ответно отзывались другие гармошки, тренькали балалайки, неслись женские податливые гульливые смешки: дзюбинские хлопцы водили ночные свадьбы.
И в последний раз пристукнув каблуками, Марина, шатаясь, кинулась к двери; в спину, вдогонку понесся вой обманутых.
— Дзюба! — исходил слюной, перегаром и гнусаво скомканным криком сотник второй пешей сотни — безносый, плоскогубый, выструганный сифилисом Митнюк. — А с песнями как? Мать твою в облу! Гостей надувать? Гостей не уважаешь?
Дзюба перебил дорогу Марине:
— Теперь пой! — и ухо ожег огневым, спиртом и страстью перевитым, шепотом. — Мою любимую… из первого действия.
Марина прикрыла глаза, в стиснутых зубах свистело неукротимое дыхание.
— Дай гитару! — тихо проговорила она, не открывая глаз, а когда открыла, — обвела комнату исподлобным, искушенным взглядом и крикнула Дзюбе:
— Садись посередине.
Отметая все по пути, Дзюба расчищал место; на середину вколотил стул, уселся верхом, на спинку стула легли локти, а над локтями повисли, натекая, воспаленные глаза — две впадины, смолой облитые.
Гогоча, отходили сотники к стенке; детское любопытство пробивалось сквозь икоту и пьяную дурь.
Кошачьей повадкой метнулась Марина на середину, охаживая стул, белый бешмет, лакированные сапоги; в руках у нее истошно заныли первые переборы гитары, но тут же, нытье отшвырнув, обернулись лукавым перебором, — и взмыл поверху дразнящий, завлекающий, густой, словно из сот вытекающий, грудной низко-глубокий голос:
Любовь свободна, мир чаруя…
Дрогнули белые чесучовые локти…
Законов всех она сильней…
В кругу кошачьих извивов душно, душно бешмету. Все туже и туже круг… крепче, крепче надавливают локти спинку стула.
И потек голос, едко, угрожающе выговаривая:
Меня… ты любишь, я ненавижу, —
Так берегись…
С треском разлетелась спинка стула.
И, рванув к себе Марину, подбросив ее на руках, смяв, скомкав, подбородком налегая на ее грудь, Дзюба прыгнул к двери — к докторскому кабинету, к постели.
— Ненавидишь? Ты так? Из песни слов… Ведьма… Не выкинешь. Ведьма… счастье мое… Кармен… Любовь моя…
На крыльце грохотали сапоги: спотыкаясь, чертыхаясь, воя от вожделения, сотники мчались к вишневым садам — искать горячую женскую плоть.
V
Странный жид.
К концу недели вернулся Бужак.
Привез он согласие Сосунца и подарок: доложил Бужак, что следом идут подводы со спиртом, — два винокуренных завода обчистил Сосунец на том берегу, завтра будут подводы тут как тут, под охраной едут бочонки: ни утечки, ни усушки.
И еще привел с собой Бужак человека одного: встретил его в степи, тот спрашивал, как вернее к Белому-Крину добраться — для разговора одного, для дела одного.
— А кто он? — спросил Дзюба и мельком взглянул на Марину: скрючившись, Марина уткнулась в угол дивана (опять, опять спит, все спит да спит).
— Жид.
— Что? — хрипнул Дзюба и обернулся к двум сотникам, что были в комнате. — Поглядите на дуролома. Не подстрелил, да еще сюда приволок.
Бужак ухмыльнулся.
— Да у него винтовка не хуже моей. И конь как будто ничего. И хорошо, жидюга, языком чешет. Поговорили едучи. Собой он как бы вроде дурачка. Позвать, что ли?
— Зови! — буркнул Дзюба и привстал, когда на пороге неторопливо, спокойно показался невысокого роста, под гребенку стриженный, с белокурой бородкой, худощавый человек, на ходу (так же неторопливо) снимая с плеча винтовку.
Блеснули очки.
— Очкастый! — по-бабьи взвизгнул один из сотников и покатился. Пришедший рассеянно поглядел на него и направился к Дзюбе, неподалеку от стола присел, прислонил винтовку, попробовал, не кренится ли она, снял очки, подул на стеклышки и только тогда повернулся к Дзюбе.
Дзюба, упираясь кулаками в стол, кривился и ждал. По-видимому, чего-то ждал и пришедший.
Тогда Дзюба выдавил из себя натужно:
— Ну?..
Пришедший снова снял очки, прищурился и негромко, но раздельно сказал:
— Renvoyez vos embeciles.
На диване встрепенулся комок, развернулся, — Марина приподнималась: жадно скользнув загоревшимся взглядом по лицу пришедшего, еще с большей жадностью впилась в Дзюбу.
Дзюба грудью налег на стол. Стол затрещал, навалился на пришедшего. Пришедший, не отодвигаясь, продолжал сидеть: старательно вытирал очки и рассеянно улыбался.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: