Геннадий Солодников - Повести

— Может, хоть проводишь? — глухо спросил Русин и с надеждой посмотрел ей в глаза. Она не отвела взгляда, он был открытый, спокойный.

— Прости, Коля. Я думаю, тебе от этого легче не станет. А у меня совсем ноги замерзли. Сапожки еще днем промокли.

— Тогда до встречи на обратном пути. Будь здорова! — Русин стиснул ее плечи, повернулся и быстро пошел в сторону главной улицы.

Свернув за угол, он чуть не столкнулся с мужчиной лет сорока. Лицо его показалось Русину знакомым. Он оглянулся и увидел, что мужчина тоже приостановился и смотрит ему вслед. «Кто такой? — без особого интереса подумал Николай и, когда уже подходил к автобусной остановке, вдруг вспомнил: — Так это, кажется, режиссер из театра, Лилькин руководитель. Точно! Зимой во Дворце культуры она показывала его со стороны и даже фамилию называла».

Автобуса долго не было. Русин покружил вокруг павильончика на остановке, посмотрел на веселую публику, и ему вдруг стало жаль себя. Такие сладкие мечты, такой безудержный рывок сюда, предвкушение радости, а взамен — бестолковый день, одиночество. И в итоге одно-единственное желание — поплакаться кому-нибудь в жилетку. Эх, Леньки рядом нет.

Русин знал за собой эту слабость — неожиданно раскисать, расковыривать душу, разжигать в ней вселенскую скорбь, поэтому постарался вовремя одернуть себя, остановить. И сразу же, без перехода, давай злиться: на автобус, на сырость под ногами, на слишком ранний отход катера — нет чтобы в десять вечера! — а больше всего на свое дурацкое сегодняшнее поведение. С утра выбрал неверный тон с Лилей, постоянно отталкивал ее и не смог полностью взять инициативу в свои руки. И потом, зачем была нужна эта разнагишенная откровенность? Никому она еще не помогала, а лишь вредила.

Чем дальше думал Русин, тем больше склонялся к тому, что во всем виноват сам, и поэтому что-то надо делать, предпринимать, если его не устраивает такое завершение первоапрельского дня.

Ноги сами понесли Николая в гостиницу: прежде всего нужно позаботиться о ночлеге.

Дежурный администратор узнала его, встретила приветливо, спросила о Леньке: почему, дескать, давно не видно в здешних краях. Но мест не было. Ни одного. Даже в общем номере на восемь коек. Гостиница маленькая, в три этажа, и на одном из них шел ремонт. Вестибюль был заставлен обнаженными койками, лишь в дальнем углу возле буфета оставалось небольшое пространство со столиками на высоких ножках.

Возле них грудились и галдели мужики.

Весь прошлый год Ленька часто наезжал сюда и подолгу жил, особенно после того, как на ударной комсомольской стройке — первой очереди нового химкомбината — организовал редакционный пост. Сначала он квартировал в гостинице, затем для поста выделили в общежитии молодых специалистов отдельную комнату, поставили телефон. Тогда-то и познакомился он с Надей и Лилей, химиками-технологами, актрисами народного драматического театра.

В начале лета коллектив приезжал в областной центр на театральную весну. Ленька, естественно взял шефство над «своими девочками», опекал их и, конечно же, не мог не познакомить с Николаем. Тем более что спектакли шли в театре юного зрителя, а Русин там был своим человеком.

Когда желательная для Леньки дружба завязалась, он стал предпринимать все возможное для ее укрепления. Именно он сманил Николая зимой на пуск первой очереди. Русину и сделать-то надо выло всего пяток рисунков к Ленькиным репортажам, но собрались они капитально, на десять дней. Командировку пробили легко — Николай уже много раз работал на газету. У себя в мастерской пришлось брать очередной отпуск. Правда, он и без того был запланирован на зиму, а Николай к тому же совершенно не знал, как распорядиться свободным временем.

Использовав эти десять дней, Русин вернулся на работу, оставив за собой право в любой подходящий момент отгулять остальной срок. И вот в марте в его судьбе опять принял участие Ленька. «Горела» путевка в дом отдыха и не куда-нибудь, а по соседству с Лилиным городом. От Николая достаточно было лишь согласия, остальное все устроил Ленька.

Сначала Русин позвонил Олегу и во второй раз к телефонной будке направился не скоро. Сковывала боязнь. А вдруг Лили нет дома, и он остатки вечера проведет в мучительных раздумьях: куда и с кем могла она уйти? Еще хуже, если она откажется встретиться и пойти с ним к Олегу. Может, плюнуть на все, не испытывать судьбу, поехать одному?

Привычная постыдная нерешительность спеленала Русина, пригвоздила к месту. И зачем он трепанулся Олегу, что приедет с Лилей? Опять хвастанул раньше времени, выдал желаемое за реальность. И теперь надеется, сам не зная на что, ждет спасительного толчка извне. А на что надеяться, чего ждать, когда все должно быть в самом себе. И если просыпаются в нем порой неуверенность, робость, так должен же существовать и какой-то противовес. В конце концов, чего он боится: иллюзии уже основательно надтреснуты, и шут с ним, пусть разбиваются на мелкие осколки. Многое в жизни дробится и мельчает. Главное, чтоб основа сохранилась в неприкосновенности. Его личностная, человеческая основа. А она, наверное, и состоит в том, чтобы не давать водить себя за нос, не обольщаться попусту и не пасовать перед первой же преградой, а идти до конца. Значит, надо позвонить, позвонить, не мешкая, и тогда все встанет на свои места. Наступит пусть горькая, но необходимая ясность.

Русин решительно набрал номер, вежливо, но твердо назвал вахтерше, кого ему нужно. Пока она ходила в комнату, сердце его неоднократно сжималось и замирало.

Трубку взяла Лиля.

— Ах, это ты! Какой сюрприз!.. Почему не уехал? Встретиться? Отчего же, можно… А он дома? Неудобно вообще-то, хотя время и не позднее… Ну и что, что приглашал. Он парень деликатный, отказывать не умеет… Ну ладно, ладно, верю, что ждет.

Николай облегченно вздохнул и направился к выходу, заново прокручивая телефонный разговор: правильно ли он держался, не сболтнул ли чего лишнего.

Дверь открыл сам Олег и сразу провел в свою комнату.

— Мои старики телевизор смотрят. Ну, а мы здесь тихонечко посидим.

— Ты, пожалуйста, только не беспокойся лишнего, не усложняй себе жизнь, — повернулась к нему Лиля. — Нам ведь ничего не надо.

Николай обнял ее сзади, наклонился к самому уху и шутливо прохрипел баском:

— Ну что, Лилька, сурьезный человече, довольна, что настояла на своем: сама не поехала и меня задержала в городе?

Но она не приняла его тона.

— Ты, по-моему, поступаешь согласно своим желаниям. Я тебя не неволю ни в чем.

Их неторопливый разговор, как и следовало ожидать, вскоре перекинулся на стихи. Николай стал рассказывать, как впервые открыл для себя в доме отдыха Верхарна. И его поэтические мотивы теперь постоянно живут в нем, звучат затаенно, хотя полностью ни одного стихотворения он не помнит. Всплывают в памяти лишь отдельные фрагменты и строчки, созвучные его настроению в те вечерние часы одиночества, когда он листал захватанный множеством рук томик, так счастливо попавший в библиотеке на глаза.