Юрий Козлов - Новобранцы

— Давным-давно, еще Митька в пеленки дул, мечтала я: станет внук мужчиной, женится — его суженой подарю колечко… И исполнила бы слово, да пришла крайняя нужда!

Мы поняли, что Наталья Сергеевна хочет колечко продать. Она сердито сказала:

— С голодухи умерла бы, а от слова не отступилась! Ведите меня в военкомат или иной пункт, где принимают ценности в Фонд обороны. Армии надо помочь в правом деле… Ничего мне не жалко для Красной Армии…

Наталья Сергеевна достала из ларца фотографию, долго на нее смотрела, вздыхая, и поцеловала.

— Здравствуй, Ваня! Все собиралась к тебе на могилку, видать, теперь и не соберусь…

На карточке с замятым уголком была молодая Наталья Сергеевна в белом передничке и косынке с крестом, а ее обнимал за плечи человек с повязкой на глазу, в высокой папахе и френче с накладными карманами. На перевязи через плечо чеченская кривая шашка, на поясе наган, на груди в матерчатой розетке орден Красного Знамени.

— Это мы в Ростове…

— Значит, вы воевали?..

— Всего пришлось, мальчики! И раненых из боя выносить, и в Крыму в подполье работать, и у врангелевского полковника Туркула в контрразведке сидеть, ждать расстрела… Ну, давайте собираться!

Колечко с огоньком она хотела надеть на палец. Оно не держалось — сваливалось. Пальцы были высохшие, как еловые веточки. Завернула в ватку и убрала в карман.

С нашей помощью Наталья Сергеевна влезла в суконное пальтишко с плешивым воротником, повязалась шерстяным платком и взяла кривую палку, лаковую от времени.

Клюкой своей она очень гордилась. В молодости, курсисткой, Наталья Сергеевна ходила на поклон к Льву Николаевичу Толстому в Ясную Поляну. И там какой-то странник вырезал ей палку из сука дерева, росшего на усадьбе писателя.

Мы как-то спрашивали Наталью Сергеевну, как Лев Толстой выглядел. Она ответила: «Издали видела — мужичок с бородкой». А в литературе он великан!»

На улице мела поземка. Прохожие бежали согнувшись, пряча лица в поднятые воротники. Зима начиналась рано и обещала быть суровой. Покуда добрались до военкомата на Пушечную, мы с Женькой стали как сосульки. Губы не шевелились. Наталья Сергеевна едва ползла в своих «рыбьих мехах» да еще посмеивалась: «Холод полезен — бодрит! Не дает человеку расслабляться! Голод да холод обезьяну работать заставили…»

В военкомате столпотворение. Коридоры забиты призывниками — молодыми парнями. К военному комиссару очередь — здесь все пожилые степенные граждане.

Наталья Сергеевна вклинилась в очередь, мы за ней. С неудовольствием, но нас пропускали. Потом вышла осечка. Сутулый мужчина в армейском ватнике, подпоясанном брючным ремнем, читавший книгу, выставил локти:

— Станьте в хвост! О какой деликатности речь? Тут не театральная касса, не булочная, не карусель!..

Наталья Сергеевна ткнула брюзгу клюкой.

— Федор Федорович! Не узнаю!

Это был наш завуч. В школе его любовно и необидно прозвали Наш Федя. Он удивился и приподнял котиковый пирожок.

— Простите, Наталья Сергеевна! Вам-то чего в военкомате?

— В добровольцы хочу!

— Хоть бы в обоз третьего разряда взяли, — уныло вздохнул Федор Федорович, — боюсь, что пригоден только в богадельню…

Очередь зашевелилась. Из кабинета военкома вышли богатырь в толстых роговых очках, в длинной до пят кавалерийской шинели и военкоматовский лейтенант в кроличьей безрукавке.

— Я краснознаменец! У меня боевой опыт! Меня Подвойский знает! Я буду жаловаться Тимошенко! — грозился очкастый.

— Жалуйтесь вволю! — сказал лейтенант. — А Николай Ильич Подвойский сейчас с краснопресненцами на оборонительных работах… Могу дать адрес!

Наталья Сергеевна бесцеремонно протолкалась к лейтенанту. Он ее выслушал и, взяв под руку, увел куда-то по коридору.

— Да-а, — вздохнул Федор Федорович, — вон как! С орденом, опытом и…

Он грустно покачал головой и погрузился в чтение. Я заглянул на обложку. Это оказался русско-немецкий словарь.

Наталья Сергеевна ушла и как провалилась. Мы уселись на подоконник. Призывники голышом, прикрываясь руками, пробегали по холодному коридору, топая пятками и приговаривая: «Ух! Ух! Ух!», исчезали то в одной двери, то в другой. А кто стремился на прием к военному комиссару, несолоно хлебавши (Федор Федорович в том числе)) отправлялись по домам.

Наконец появилась Наталья Сергеевна и показала нам бумажку — квитанцию:

— Скоро колечко станет снарядом или ящиком снарядов! Я совсем не кровожадная старушенция, но если эти снаряды подобьют один танк или поразят хоть двух гитлеровцев, я буду довольна!

Кое-как, против ветра, доползли до Пушкинской площади. У витрины «Известий» перёд картой стояли люди. Красная линия, обозначавшая наш фронт, прогибалась жуткими углами к самой Москве с юга, запада и севера.

— Глядеть страшно, — сказал Женька.

— Ничего, мальчики, — вздохнула Наталья Сергеевна, — я не генерал, не командующий, но знаю — народ победить нельзя!

Шла вторая половина ноября. Немцы взяли Калинин, Истру, Яхрому, Солнечногорск, Венев, Богородицк, Михайлов. На Северо-Западном направлении им оставалось до столицы тридцать километров.

Прибираем с Женькой в мрачной пыльной дворницкой, греемся махорочным дымом и на все корки ругаем управдомшу.

Клавдия Семеновна, всегда раскрашенная, как афиша, уговорила временно поработать дворниками, наобещала золотые горы: полушубки, рабочие карточки, а поднесла кукиш с маком. Оформила обоих на полставки. Получилось, что вкалываем мы вдвоем и в кочегарке, и на уборке улицы, а благ нам как полдворнику. Мало того, грозит, если рыпнемся «дезертировать с производства», упечет в трибунал.

Подмели сор, сидим на верстаке, горюем, вдруг вваливаются Илья и Сережка Тютя в материном пальто и валенках.

— Ребята! Победа! Ура!

— Какая победа? Где победа?

— Сообщение Совинформбюро — «Провал немецкого плана окружения и взятия Москвы»!

Ну и отплясывали мы на радостях — дворницкая ходуном ходила.

Вскоре Сережка достал где-то карту европейской части СССР. Мы ее подклеили, повесили на пыльную стену. Каждый вечер собираемся, отмечаем обстановку на фронте.

Холодно, голодно, а настроение праздничное. Красная Армия наступает. Здорово получил Гитлер под Москвой: вместо парада вышел немцам драп-марш.

Илюха вспоминает скуластого капрала, говорит:

— Хотел бы я видеть его фашистскую рожу, небось скосоротился, аж зубы раскрошились!

Дни идут. Красная Армия громит немецкие дивизии. Мы верим, что победа близка, конец войны не за горами.

Минул декабрь. Наступил январь сорок второго. Морозы убийственные, под сорок. Люди бегут на работу утром, вздыбив воротники и обвязавшись шарфами. Чуть зазеваешься, щеки или нос так и ошпарит, будто крутым кипятком. Изо рта пар, как из самовара. Одежка, не успеешь из дому выйти, сразу дубенеет. Да и в комнате не юг. На стеклах изнутри наросло на палец льду. Спим одетые.