Юрий Козлов - Новобранцы

— Только вот я вам что скажу… Ничего-то у вас не выйдет! Война, ребята, я вам по-солдатски и по-отцовски говорю — не кто во что горазд! Война прежде всего — высокая организованность! Огромнейший и тяжкий труд, а не «уря!». И не грудь в крестах, а пот, кровь, смерть! И в данный момент командование поставило перед вами боевую задачу — овладеть воинской специальностью! И вы ее обязаны выполнить! А на ваших рапортах накладываю резолюцию красными чернилами — отказать!

Мы умоляюще уставились на замполита. Косяков посмотрел на генерала, и оба чему-то заулыбались.

— Николай Васильевич, ты не скромничай, — сказал генерал, — ты покажи военморам, покажи!..

— А что, вполне нормально, покажу, — согласился Косяков, — это мой рапорт… на фронт тоже прошусь, а это рука командующего флотом!

Поперек исписанной четвертушки бумаги размашисто, с угла на угол, пробежал жирный карандаш: «Считаю, такого рапорта не было!»

— А ведь какой у него опыт! — сказал генерал гордо. — Ведь он десантник с пяток до макушки!.. Но!..

Когда мы выходили из кабинета, слышали: «Как хочешь, Иван Кириллович, а во вторник время найди! И мундир со всеми орденами…»

Через день или два в коридоре возле поста дневального появилось объявление о комсомольском ротном собрании.

Я срочно помчался в прачечную к Вальке. Он готовился к воскресенью, накрахмаливая «форменки». Одним из пунктов в повестке дня собрания значился наш отчет об учебе. Хвастаться нам было нечем!

— Заболеть бы, — сказал Валька, — ты пощупай лоб, может, у меня температура с утра?.. Нету! И у тебя тоже холодный… А вдруг у нас животы схватило?..

— Вполне! — согласился я. — Может быть, у нас аппендицит?..

Но только мы нацелились в санчасть, нас перехватил Чимиркян. Врать ему не стоило. Лейтенант понял наш замысел.

— Надо смотреть правде в лицо, — сказал ротный, — трусость никому не украшала биографию!..

Собрание началось вяло. Командир роты выступил с небольшим докладом о ходе учебы, о строевой и тактической подготовке. Хотя Чимиркян многим «отдавил мозоли», а особенно прошелся по нашему отделению, все сопели и отмалчивались. Председательствовал Жорка Аркатский, но и он проглотил язык и только мямлил:

— Товарищи, кто хочет слова?! А, товарищи…

В углу сидели генерал и Косяков, украшенные боевыми орденами. Начальник учебного отряда морщился и рассматривал свою палку. Наконец он не выдержал:

— Не пойму! Где я, на поминках или на комсомольском собрании?!

— На собрании, товарищ генерал, на собрании! — заверил его Косяков. — Вот краснофлотец Бехлов слова просит!..

Сашка сразу вынырнул из-за чьей-то спины и, не моргнув глазом, заявил:

— Давно прошу! Желаю даже выступить! И про свое отделение, и про себя!.. Тут товарищ лейтенант намекал, что мы не отделение, а босяцкая команда! Категорически не согласен. И без портянок мы готовы были отразить врага! Вот если бы у нас винтовки без затворов были!..

Сашка всегда был щеголем. Даже смерть он принял отутюженный как на парад. Он погиб майским утром на Ангелинштрассе в Вене, неся патрульную службу. Бандит-власовец выстрелил ему в спину. Пуля прошла сквозь сердце и вышла из груди, сорвав с накрахмаленной форменки медаль «За отвагу»…

— Как учишься? — спросил генерал.

— Только на отлично! — ответил за Бехлова лейтенант Чимиркян.

— Тогда про портянки забудем, — сказал генерал и толкнул плечом Косякова. — Вот комиссар не даст соврать, мне раз пришлось в одних трусах командовать… И ничего, выдержали три атаки!..

Дальше собрание пошло как по маслу. От желающих выступать не было отбою. И мы с Валькой, притихнув, здорово стали надеяться, что про нас запамятуют. Не забыли! И так песочили, впору сквозь землю рухнуть до самого раскаленного ядра.

Больше всех ополчились на нас Витька Сидорин и ушастый Корюшин. Ну понятно, Витька — комсорг, а Вениамин куда полез?..

Хотя, положа руку на сердце, он выступал правильно. Просто тогда обидно было, сам держался на ниточке.

Валька верно говорил про бороду. Корюшин во флот пробрался по липовым документам. Ему шестнадцатый только пошел. Он подтер свидетельство о рождении, прибавил себе возраст и — в военкомат, благо ростом удался на ржаных пышках. На эту удочку военком и попался.

Примерно за месяц до собрания все всплыло. Веньку вызвал генерал, дал ему взбучку, но часов не отобрал, и мичман Пертов повез его в полуэкипаж, а оттуда должны были салаге вставить перо до самой Гагиной деревни. Не знаю, кто сжалился — оставили на флоте в порядке исключения.

— Товаришшы! Я с ними рядом на койке, согласно распорядка дня, погружаюсь в сон, — сказал Венька и посмотрел на свои часы, словно боялся пропустить время отбоя. — Оно, конешно, мне мамаша говорила, чужой секрет в одно ухо впустил, в другое выпусти, но это не тайна!.. Они что говорят промеж себя?.. Они шепчутся: пущай в штрафную, а на фронт! И рапорт пишут командующему флотом! Если мы все начнем писать рапорты командующим, что получится?..

Венька обвел всех строгим сухим взором и пожал плечами, вероятно не зная сам, что получится, если вдруг вся третья рота усядется строчить вице-адмиралу просьбу об отправке на фронт.

Косяков с генералом переглянулись. Командир учебного отряда хотел что-то сказать, но замполит положил ему руку на колено.

— Кабак получится, — зашептал кто-то громко.

Веня не принял подсказки, подозревая каверзу, пожевал губами и изрек:

— Вот у нас в Гагиной деревне…

— Была зеленая коза с одной сиськой в гармошку! — закончил во весь голос Жора Аркатский.

Собрание грохнуло. Хохотали все, генерал даже уронил палку.

Представительница мелкого рогатого скота пользовалась популярностью в ротах отряда и приучила многих, хвастунишек и любителей встревать в чужие разговоры, к «морскому порядку». Стоило рассказчику лишь заикнуться с превосходством: «А вот у нас…», как тут же выскакивала «коза».

В заключение выступил начальник учебного отряда.

— Мы, ваши командиры, гордимся вами, — сказал он, — мы гордимся, что вы патриоты, что вы беззаветно любите Советскую Родину!.. Большинство говоривших здесь правильно понимают свой долг перед Отчизной — это учиться военному делу! Отлично учиться! Мы с замполитом вчера подсчитали — за прошлый только месяц в штаб поступило триста рапортов с просьбами отправить на фронт!

Косяков заглянул в книжечку и поправил:

— Триста двадцать…

— Вот слышите, триста двадцать рапортов! И всем командование отказало! Но я хочу вам сказать вот чего!..

Мы вам верим! Мы принимаем каждый рапорт как свидетельство, что вы не салажата, а моряки! Не мальчишки, а зрелые мужи!..

По рядам прокатился тихий гул. Косяков, прикладывая руку к сердцу, сказал: