Тамаз Чиладзе - Дворец Посейдона. Сборник

— Я только на одну минутку отлучился, а этот молодчик уже успел устроиться на моем месте, — шамкал дядька. — Вот народ пошел! На ходу подметки рвут!

Миха с трудом пробирался среди чемоданов и узлов. В зале было по-прежнему тихо. Время от времени по радио раздавался приторный голос дикторши: как будто на коленях у нее сидела кошка, которую она ласкала. Миха выбрался на улицу. Вокзальная площадь была пуста. Он глянул на часы. Одиннадцать. Освещенный трамвай, позванивая, перерезал площадь. На крыше высокого здания светилась реклама — гостиница «Колхида». Как было бы хорошо, если бы он был взрослым. Зашел бы в гостиницу, взял бы номер и спокойно спал бы себе до утра. Мог бы остаться и на второй день, и на третий. Потом к нему вежливо постучали бы в номер — поинтересовались, не умер ли он. Он откроет дверь.

«Ох, простите, — скажут ему, так как со взрослыми полагается говорить учтиво, — мы думали…» — и, не докончив фразы, заулыбаются…

Он тоже улыбнется, потому что так принято среди взрослых: когда тебе улыбнутся, ты должен сделать в ответ то же самое. Потом он извинится, — мол, ему нужно позвонить по телефону. Он запрет дверь и заснет снова. И будет спать неделю, месяц! Потом его снова разбудят.

«Кто там?» — спросит он.

«Простите, мы думали…»

«У вас какое-нибудь дело ко мне?»

«Нет, что вы…» — И опять улыбнутся.

И он снова заснет на неделю, на месяц, и, когда окончательно проснется, все будет забыто. Нет, не все! Многого он и сам не хотел бы забыть. Так думал он, идя по улице. Потом он увидел милицейский мотоцикл и ускорил шаг, подумав, что разыскивают его. Он прижался к стене в темном углу, и мотоцикл промчался мимо. И тогда он сам погнался за мотоциклом.

— Подождите! Подождите! — С криком бежал он посреди улицы.

Но мотоцикл скрылся из глаз.

Потом он увидел большую толпу, освещенную юпитерами, и сразу понял, что там снимают кино. Он подошел ближе. Полный молодой человек насмешливым тоном разговаривал с высокой и очень красивой девушкой. Остальные слушали. Девушка плакала. Вначале Миха подумал, что так и надо, что девушку снимают, но ошибся. Молодой толстяк объяснял ей, как она должна играть:

— Ты должна с разбегу кинуться ему на шею, поцеловать его. И не говори мне, пожалуйста, что ты ни с кем не целовалась. Практика у тебя богатая, теперь жизненный опыт примени в искусстве. Для тебя это дело привычное. Когда я тебе говорю, что ты Сарра Бернар, ты дуешься.

— Не называй меня Саррой Бернар! — сказала девушка, всхлипывая.

— Хорошо, хватит! Начали! — Режиссер отошел в сторону. Вспыхнули юпитеры, и кругом стало светло как днем.

Вдруг Миха услышал женский голос:

— Акакий Церетели родился в тысяча восемьсот сороковом году в селе Схвитори, повтори!

Миха повернулся и увидел сидящих на тротуаре женщину с девочкой. Лицо девочки было чем-то намазано и сильно блестело. Видно было, что ее тоже снимали в кино. А эта женщина, наверно, ее мать и вдалбливает ей завтрашний урок.

— Акакий Церетели родился, — начала девочка, потом зевнула, прикрыв рот рукой, и сказала: — Я тоже должна сделать вырез на спине — на своем зеленом платье.

Миха засмотрелся на них и не заметил, как к нему подошел режиссер, который долго издали за ним наблюдал, Внезапно он схватил Миху за руку и закричал:

— Нашел! Нашел!

Быстро потушили юпитеры, и все бросились к ним.

— Нашел! Нашел! — с восторгом повторял режиссер. — Представляете себе, сам пришел, своими ногами! — Он потащил Миху за собой. — Ты хочешь сниматься в фильме, да? Кино! Кино! Хочешь, отвечай, хочешь? А ну-ка, скорее грим!

Лицо Михе чем-то намазали и в руки всучили букет цветов. Цветы были желтые, пыльные, ломкие, как крылья бабочки.

Миха растерянно озирался по сторонам. Режиссер потирал руки и что-то говорил красивой девушке. Девушка кивала головой, поглядывая на Миху.

— Начали! — крикнул режиссер. — Приморский парк.

«Море… Море… Море… — сухо трещало это слово в самой глубине сознания. Потом он удивился: — Откуда здесь быть морю?»

Девушка подбежала к Михе, обняла его за шею и так сильно чмокнула, что лепестки посыпались ему на грудь. Миха очнулся только сейчас. С удивительной четкостью он вдруг увидел себя со стороны, с прижатыми к груди цветами, но почему-то совсем не удивился.

Девушка снова подбежала к нему, обняла и поцеловала.

— Не годится! — крикнул режиссер. — Сначала! Сначала!

Девушка остановилась, сначала посмотрела на Миху, потом медленно повернулась и крикнула режиссеру:

— Бичико! Бичико!

— Что? — отозвался он раздраженно.

— Он плачет, плачет… — И она еще раз удивленно посмотрела на Миху.

— Хорошо, что он плачет, Сарра, очень хорошо, — отозвался режиссер, — это прекрасно, что он плачет.

И вдруг он увидел Мзию. Она стояла на берегу моря с какими-то ребятами и что-то рассказывала им, размахивая руками.

Он нерешительно приблизился к ним. Мзия заметила его, но болтать не перестала. Может, ей не хотелось показывать перед ребятами, что она с ним дружила. Когда он подошел совсем близко, Мзия замолчала и посмотрела в сторону.

— Дальше, — попросил ее один из ребят.

Мзия молчала. Миха, не отрываясь, смотрел на нее. Мальчишки повернулись к Михе, наступило напряженное молчание. Один из ребят нагнулся, поднял камень и швырнул его в море. Камень проскользил по сверкающей поверхности и, сделав, как лягушка, два-три длинных прыжка, исчез. Все продолжали смотреть на Миху.

— Пошли поплаваем! — Мзия направилась к морю.

— А ты не пойдешь? — спросил Миху один из ребят, насмешливо прищурив глаза.

Он же плавать не умеет! — засмеялся другой.

— Умею, — соврал Миха, — умею!

Потом он увидел, как Мзия и высокий парень, взявшись за руки, бежали к морю. Через некоторое время он услышал громкие возгласы ребят и веселый смех Мзии, Он тоже шагнул к морю, как слепой, ничего перед собой не видя. Войдя в воду, он почувствовал, что одежда его надулась, словно хотела выбросить его назад. Потом он глотнул соленой и тяжелой воды. Испугался и попытался вернуться, но в это время волна накрыла его с головой. Сначала он увидел чьи-то ноги, гибко извивающиеся, как щупальца осьминога, потом белые гладкие камни. Когда он очнулся, с трудом различил сквозь розовеющий туман лицо матери. С невероятным усилием он поднял отяжелевшие руки и провел ими по глазам.

— Жив! — закричал кто-то, и тотчас он снова потерял сознание.