Владимир Савицкий - Решающий шаг

К счастью, этого не потребовалось: метрах в восьми от нас не выдержала вторая оглобля, телега оборвалась, вмиг рассыпалась на составные части, и лошадка пробежала мимо нас уже одна.

Вслед за ней пробежал и возница…

Смысл изречения «каждый пешеход — потенциальный водитель» заключается, однако, не только в том, что каждый, кто садится за руль, немедленно приобщается к полезному для него и для общества делу.

И не только в том удовольствии, которое он начинает получать, хорошо овладев машиной.

Хотелось бы, чтобы пешеходы относились к шоферу с уважением, чтобы они берегли его.

А бережем мы наших шоферов пока плохо.

Известно, что каждый человек наследует от предков преимущественное выражение какого-нибудь качества: у одного обострено обоняние, у другого — слух, у третьего — интерес к делам ближнего, у четвертого — еще что-нибудь. Хорошему шоферу необходимы крепкие нервы и быстрая реакция: он должен мгновенно определять свое отношение к сотням предметов, людей, знаков, мелькающих мимо с быстротой, прямо пропорциональной скорости его машины.

Чем точнее реакция, тем больше у него шансов доехать благополучно до цели и никого не задавить при этом, товарищи пешеходы.

Но доехав, он снова пускается в путь.

И так — каждый день.

Мы пока еще плохо помогаем шоферу сохранить — и развить — эти драгоценные для его профессии качества.

Словно игнорируя то огромное напряжение, которым сопровождается труд шофера в большом городе, мы безжалостно навьючиваем его еще одной-двумя дополнительными нагрузками. То он вынужден следить за сохранностью груза, что-то подсчитывать, добывать чьи-то подписи, манипулировать с квитанциями, а то и «выбивать» дефицит. Ему приходится подчас долго, нудно, нервно объясняться с диспетчером. В автобусе без кондуктора он объявляет остановки, следит за кассами, утихомиривает пассажиров, норовящих вести себя как стадо обезьян, продает билеты, которые давным-давно пора отменить, — и все это в нервной обстановке современной улицы, провести по которой громоздкую машину само по себе искусство, требующее человека целиком.

Из рейса шофер возвратится в грязноватый гараж, где, скорее всего, нет элементарных удобств: горячей воды для рук, душа, чашки крепкого кофе.

Почему?

Уходя в дальние поездки, шофер делает километров семьсот — восемьсот в день, он везет срочный груз, он спешит. Что нужно ему, когда он останавливает машину? Хорошо помыться, поесть, спокойно поспать. В большинстве пунктов его остановки он такой возможности пока не имеет или имеет частично. Но ему нужно быть еще уверенным в своей машине на завтрашний немалый путь, и вот он, уставший, отрывает от сна еще час-полтора и лезет с инструментом под машину…

А ведь он должен был бы иметь возможность вручить ключи от машины опытному механику, который сделал бы все, что нужно, ночью, пока водитель отдыхает; тот же механик нес бы ответственность за полную исправность выпущенной им на линию машины.

Тогда не будет шоферов, идущих на многотонном современном грузовике с прицепом на обгон любой ценой, чтобы сэкономить время. И не будет шоферов, засыпающих за рулем и разбивающихся, или их будет хотя бы значительно меньше. Однажды, на Украине, под Киевом, ранним утром, шедшая навстречу трехтонка вдруг переехала на левую сторону дороги и пошла мне прямо в лоб. Хорошо, что мои отчаянные гудки разбудили водителя… А было очень страшно: в машине, которая вот-вот могла быть расплющена, я сидел не один, а со всей своей семьей… Люди седеют в такие мгновенья.

А чего стоят шоферским нервам дороги?..

Так накапливаются обстоятельства, заставляющие водителя тратить значительно больше нервных клеток, чем следовало бы. А потом…

Потом наступает день, когда шофер проходит очередную медицинскую комиссию, — чем он старше, тем чаще должен это делать, — и сидящая в кабинете номер три (окулист) на белом стуле, нога на ногу, девушка в белом халате говорит ему, вздернув тщательно нарисованные брови:

— Да вы же не назвали правильно ни одной буквы!

И она небрежно швыряет в сторонку листочек с его фамилией. Листочек мягко ложится на стол, а стоявший перед девушкой немолодой человек — он в трусах, как и все, кого здесь проверяют, — медленно выходит из комнаты. Руки его дрожат, торопиться ему уже некуда.

Он споткнулся.

Мне скажут: такое рано или поздно случается со всеми.

Положим, не совсем так. Есть много профессий, не требующих регулярного медицинского освидетельствования, и есть еще люди, не только не увлеченные своим делом, но и мечтающие о том, чтобы поскорее дослужиться до пенсии и…

Их не так мало, этих людей.

Вместе с тем есть, конечно, люди, вынужденные, как и шофер, оставить с возрастом любимое дело. Разница заключается в том, что они, оставив свои занятия, продолжают жить примерно на той же скорости, что и раньше; шофер же, которого вдруг признали негодным, тормозит на полном ходу.

Не занесет ли его на скользкой дороге?

В заключение не могу не заметить, что автомобиль коренным образом изменил мое положение в семье.

И очень своевременно. Семейная жизнь стала было тяготить меня. Хоть из кризиса я вроде и выбрался, чувство несвободы, каждый день напоминавшее о себе назойливо и безжалостно, приносило ощущение полнейшего тупика. Не знаю, как это случилось, но я постепенно преисполнился уверенности в том, что дело вовсе не в моей личной неудаче и моей семье, а в семье вообще, — значит, выхода из тупика быть не может.

Дошло до того, что я стал как-то болезненно реагировать на присутствие, скажем, у нас в гостях семейных пар. Мне чудилось, что пара, муж и жена, занимает единым массивом больше места за столом, чем двое одиночек, что семейный утес, не пропускающий через себя ни крошки веселья, непринужденности, раскованности, неизбежно снижает общий тонус собравшихся.

Я стал хитрить. Обсуждая с женой и дочерьми список гостей, которых собирались пригласить по случаю моего дня рождения, я старался всеми правдами и неправдами позвать как можно больше холостых мужчин и одиноких женщин. Мне легче дышалось среди этих не связанных мелочными обязательствами людей; в обществе одиночек я, хоть на один вечер, тоже чувствовал себя свободным человеком.

Теперь все наладилось само собой. Почему?

Да потому, вероятно, что члены моей семьи вновь в меня поверили и я занял наконец то положение главы семьи, которое мне надлежало занимать уже давно, — ведь без главы семья существовать не может. У меня появилось поле деятельности, дававшее почти неограниченный простор моим возможностям и в то же время задевавшее интересы всех домашних. Ни о какой жалости теперь и речи быть не могло.