Юрий Бондарев - Берег

– Guten Morgen, Herr Offizier, guten Morgen!.. [С добрым утром, господин офицер, с добрым утром!..]

– Guten Morgen, - ответил Никитин, стесненный этим ее приходом, удивленный необычным видом этого подносика с чашечкой кофе, наверное, предназначенного для него, и, не сумев скрыть первой неловкости, покраснел и, запинаясь, усиленно напрягая школьные знания немецкого языка, попытался спросить:

– Was ist das? Warum? [Что это? Почему?]

– Ihr Kaffee, Herr Offizier. Bitte schon [Кофе, господин офицер. Пожалуйста].

Покачивая полами халатика, она подошла несмело, предупредительно-ласково кивая, поставила подносик на край постели, и он, до растерянности смущенный, даже отодвинул ноги под периной подальше от подносика, глядя на нее тупо-невыспавшимися, вопросительными глазами.

– Was ist das? Warum? - проговорил он одну и ту же школьную фразу.

– Bitte sehr, Herr Offizier, bitte sehr. Guten Morgen!

– Guten Morgen, - пробормотал он, томясь и не находя, что сказать ей на ее улыбку, как возразить по поводу кофе, принесенного ему в постель.

– Bitte sehr.

Она тоже в замешательстве сделала вчерашнее полуприседание возле постели, ее раздвинутые волнением серо-синие глаза с осторожной, прислушивающейся улыбкой смотрели на губы Никитина, а он ощутил: в комнате по-утреннему запахло туалетным мылом или едва внятным одеколоном (запах этот встречал Никитин в немецких офицерских блиндажах, и так же по-немецки источали лавандовую сладость вещи здесь, в пустом доме, когда они заняли его). И он зачем-то подумал, что она по аккуратной привычке умылась недавно холодной водой с ароматическим мылом, - ее желтые, казалось, сплошь выгоревшие на солнце волосы были по-новому опрятно причесаны, отливали золотистым блеском; и еще бегло увидел он детские, густые, как у мальчишки, веснушки, они весело пестрили ее лицо вокруг чуточку вздернутого носа, и лишь один рот был прежним - некрасиво вздутым, искусанным.

Он отвел взгляд, вспомнив ее придушенной подушкой, распростертой, раздавленной в постели, где сейчас лежал он, ее зажатые вскрики "nein, nein", ее в сопротивлении двигавшееся колено под лунным светом из окна, и со стыдом от того, что она должна была помнить это, почувствовал влагу испарины на лбу.

– Danke [спасибо], - чрезмерно официально сказал он, напуская на себя строгость, и в то же время подумал: "Как это неудобно - кофе в постель. Чего она ждет? Пока я выпью кофе? Что за обычаи? И что делать?"

Он решился и сел на постели, придерживая перину на груди, взял крошечную фарфоровую чашечку, отпил глоток теплой горьковатой жидкости, помедлил из-за неуверенности, отпил еще глоток, опустошая всю чашечку, и поставил ее на подносик.

– Danke, - сказал Никитин и, чтобы как-то выказать необходимую, вероятно, в таких случаях особую благодарность за оказанное внимание, сконфуженно солгал: - Прекрасный был кофе. То есть… wunderbar, ausgezeichnet Kaffee [прекрасный, отличный кофе]. Спасибо.

– Bitte schon, Herr Offizier. Спа-ас-ибо?..

Она поняла и, продолжая улыбаться, сделала то странное покорное полуприседание, какое удивляло и озадачивало его, - от этого ее приседания в разрез халатика выглянуло ее белое круглое колено, - и он, уже горячо краснея, тотчас отвернулся к стене, снова вспомнив тот момент вчерашней ночи, когда вбежал в мансарду и различил на постели темную шевелящуюся массу и это безобразно отогнутое ее колено.

– Danke, - пробормотал Никитин и посмотрел на потолок, на его гладкую чистоту, по которому веерообразно и зыбко расходились розоватые блики солнца как отражение в воде.

"Ей надо сейчас как-то сказать, чтобы она ушла, - поспешно подумал он, испытывая потребность высвободиться из необычного положения вяжущей скованности. - Она здесь, а я не одет. Как ей сказать: "komm", "weg", "zuruck"? [пошла, прочь, назад] Или махнуть рукой в сторону двери? Может быть, улыбнуться и сказать: "Danke, zuruck"? Каким с ней быть - вежливым, строгим, официальным? Она видела меня вчера в том жутком состоянии. Я кричал на Меженина. И наверно, она боится меня. Что она говорит? О чем она говорит?"

– Herr Leutnant… Hamburg, Kurt dort [Гамбург, Курт там], - разобрал он отдельные, неясно понятные слова из ее речи, неловко натолкнувшись на ее расширенные мольбой глаза.

– Черт… я не понимаю по-немецки, - сказал он. - Знаю немного. Что? О чем вы?

А она говорила что-то быстро, тревожно, заискивающе, тонкий голосок ее чуждо звучал, произносил немецкие фразы, сливаясь в какое-то беспокойство, в подобострастную просьбу, и Никитин, безнадежно силясь понять ее, вдруг Смыслове соединил несколько знакомых слов "Kurt", "nach Hamburg" [Курт… в Гамбург], увидев, как ее пальцы стали показывать на поверхности подносика шагающие ноги, и он для подтверждения уже возникшей догадки переспросил:

– Как? Курт ушел?.. Kurt kom nach Hamburg? [Курт уехал в Гамбург? (искажен.)] То есть… - Он так же пальцами изобразил движение ног по перине, в конце движения начертил вопросительный знак, повторил: - Гамбург? Курт? Один? Kurt ein? А вы?

– Курт, Курт… - Она сине осветила его глазами, закивала так торопливо, что медно-желтые волосы рассыпались по ее щекам, но сейчас же с ожиданием и страхом прижала щепотку пальцев к груди - и вновь заговорила робко, спешаще, взволнованно, объясняя, прося его о чем-то.

Он не понимал и, не понимая, то слегка улыбался, то хмурился, - и это малейшее изменение его лица настороженным выражением обозначалось на ее лице, оно становилось то умоляющим, то недоверчиво-радостным, то погасшим; и тогда наконец он принял единственное решение:

– Послушайте… где-то здесь разговорник. Прошу, подайте мне его. Bitte, geben Sie mir Buch. Klein Buch [Пожалуйста, дайте мне книгу. Маленькую книгу]. - Он показал на комод. - Кажется, там. Deutsche-russische Buch?! [немецко-русская книга (искажен.)] Прошу вас. Bitte…

Она, вникая в его речь, проследила за его взглядом и тотчас сказала, округлив губы: "О!", проворно поставила подносик на комод, обеими руками бережно, будто хрупкую вещь, взяла с комода еще довольно новенький, незалистанный разговорник, сделала шажок к постели, опять полуприседая:

– Bitte schon, Herr Leutnant.

Он развернул разговорник, пролистал главы: "Допрос пленных", "Разговор в сельской местности" ("А, все не то, все не то!"), остановился на главе "Разговор с мирными жителями", сказал в приготовленном внимании к нужным фразам:

– Noch einmal… Langsamer sagen Sie, bitte [Еще раз… Говорите, пожалуйста, медленнее (искажен.)].

– Ich bleibe-e… hier… mein Haus… mein Zimmer… [я остаюсь… здесь… мой дом… моя комната] - для чего-то сама коверкая грамматику, протяжно заговорила Эмма и при этом напряженнее и напряженнее прикладывала щепотку пальцев к груди, отрицательно качала головой. - Ich, ich… bleibe hier… Haus…

Наморщив лоб, он старательно искал в разговорнике соответствующие ее словам ответы ("Haus" и "Zimmer" были известны со школы) и не находил ничего подходящего, кроме никчемных сейчас, воинственных вопросов, что произносят надсадным криком между автоматными очередями: "В вашем доме не прячутся немецкие солдаты?", "В верхних комнатах никого нет?", "Кто хозяин этой квартиры?"