Николай Строковский - Тайгастрой [издание 1950 года]

— Хоть бы ты когда-нибудь показал нам свою дорогушу, разок бы глянуть.

Красивый парень Микула подбоченивался и как бы говорил: «Покажи только, а там видно будет...»

Подсмеивались и над Ведерниковым; он был хозяйственным, многосемейным человеком и все подбирал с площадки: гвозди, куски железа, проволоку, доски, хотя семья его еще не переехала с Урала и он жил с комсомольцами.

— Скоро наш Ведерников откроет свой материальный склад!

Его несколько раз задерживали в проходной, но это не останавливало. «Приедет семья, пригодится каждый гвоздок».

Огнеупорщики работали хорошо, но производительность труда росла все же недостаточно быстро из-за низкой квалификации большинства рабочих. Гребенников согласился с Журбой и утвердил предложенный им вариант переброски людей на коксохим со многих вспомогательных участков. Молнии полетели на Украину, откуда по наряду ВСНХ должна была выехать группа высококвалифицированных рабочих. Работа шла под лозунгом: «Дать свой кокс своему ванадию!»

— Ничего, обойдемся сами! Сделали больше, осталось меньше! — говорили огнеупорщики — сибиряки и уральцы.

— С сибирскими печекладами много наделаешь... — подшучивал Деревенко, работавший лет пятнадцать на выкладке коксовых печей в Донбассе. — Сложить печь для хлеба — это можем. А вот ты положи огнеупор!

— Клали без вас и класть будем! — спокойно отвечал Ведерников. — Только выложить одну и две десятых тонны на человека — не шутка!

— Конечно, не шутка! Особенно с такими печекладами! Нам бы сюда моих ребят! Эх, бывало... — начинал Деревенко.

Но его останавливал Старцев.

— Покажешь, и наши научатся. Пока ты не работал на печах, тоже плавал якорем!

Старцев, став парторгом, приобрел себе трубочку и курил, как боцман на корабле. Несмотря на холода, ходил он в бушлате и в черных своих брюках; только на ногах — сибирские катанки да на голове — теплая ушанка.

Вскоре прибыли украинские огнеупорщики-коксовики.

— Химики! А без нас цоб-цобе! — добродушно шутили украинцы, быстро ознакомившись со стройкой.

Они немного смешно ходили в непривычных для себя пимах, выданных на строительстве, и в шапках-ушанках с длинными хвостами.

Прибывших расставили так, что сибирские каменщики и печеклады находились между украинскими.

Работай и учись на ходу! — такова была формула, выдвинутая в те дни на коксохиме.

Экзамен по организации работ сдавали все. Нужно было построить работу так, чтобы горсть специалистов могла сохранить руководство в бригадах и подавать живой пример.

— Украинские огнеупорщики у нас на положении комвзводов! — шутил Журба.

В первые дни, однако, не выкладывали на вертикалах даже французской нормы. Люсьен улыбался. Он смотрел на стройку как на возможность заработать. Неудачи его не трогали. Шарль же был озабочен, искренне озабочен и раздумывал над тем, что бы такое применить для ускорения работы. График стал прогибаться. Как в те осенние первые дни, залихорадило. А доменный цех в то время рос и рос. И каждый раз, когда Женя приходила оттуда, у нее падало сердце.

— Неужели сорвемся? — вырвалось у нее.

— Нет! — сказал Старцев и вдруг снял с себя бушлат. — Кирпич, ребята, надо брать так, а не так! Класть так вот! Смотрите! — обращался он к рабочим, переходя от одного к другому.

Недавно переброшенные на коксохим рабочие удивленно смотрели на парторга. Стал на огнеупорную кладку вслед за парторгом и прораб Сухих, не желая отставать от «начальства». Впрочем, он вообще изменился к лучшему: меньше обижался, ближе к сердцу принимал все, что делалось на участке.

— Нагоним ли? — спрашивала Женя Шарля Буше. — Ведь первого мая мы пускаем профессорскую домну. А сколько вам надо на сушку печей?

— Нагоним! — ответил Буше и тоже снял с себя шубу.

Он ловко подхватил кирпич и положил на раствор, схватил второй, третий. Клал он легко, быстро, и со стороны казалось, что кирпичи сами, без участия человека, торопятся лечь на свое место.

— Э, да вы работаете, как заправский печеклад! — сказала Женя.

— Такая школа, мадемуазель Эжени! — отвечал Шарль, прикладывая рукав белейшей сорочки ко лбу. — Не отходите от меня! — кричал он по-французски, когда Женя сходила с мостков. — Я лишаюсь без вас силы!

К концу декабря выкладывали по 0,9 тонны, а потом по 1,2. Сдвиг был очевиден, цехком заносил лучшие бригады и лучших ударников на красную доску. Бригада Ярослава Духа получила тысячу рублей премии, Деревенко дважды получил по восемьсот рублей. Ведерникова премировали великолепными оленьими пимами. Позже выкладка не спускалась ниже 1,5 тонны — втрое больше французской нормы. Одновременно заканчивалась огнеупорная и кирпичная кладка вспомогательного хозяйства коксохима, заканчивались железобетонные и монтажные работы.

Потом первую очередь коксовых печей поставили на сушку. Зимняя кладка и бетонирование требовали особых условий сушки. Гребенников согласился с французами и решил дать максимум времени на сушку и разогрев печей.

Кладка и монтаж остались позади! Это было торжество на всю строительную площадку комбината. Самый отсталый участок, сидевший на «улитке», перешел на «аэроплан».

На собрании от имени рабочих и инженеров поднялся на трибуну Ярослав Дух. Он любил выступать, и ему предоставляли эту возможность.

— Товарищи, — сказал он, — все знают, как строился наш коксохимический завод. Я дрался с Колчаком. Тогда я был австрийским военнопленным. Теперь — я гражданин Советского Союза. Строитель социализма. Задание партии и правительства наш коксохим выполнил!

Журба встал и, глядя на Ярослава, зааплодировал. Гребенников, сидевший в президиуме вместе с Бунчужным, наклонился к старику.

— Кажется, все идет, как надо, — тихо сказал он. — Я очень этому рад, Федор Федорович...

— Я был здесь гостем, — говорил Шарль Буше Жене, сидя с ней на дальней скамье. — Россию знаю хорошо. Но СССР? Нет. Это новая страна. Новая страна на карте мира. Со своими людьми. Со своей государственной системой. Я хочу от всей души делать то, что и вы. Верить с вами. Быть таким, как ваши лучшие люди. Вы поможете?

Женя краснеет.

Шарль берет ее руку: пальцы его холодны. Женя не отнимает. Он целует ей руки здесь, в зале заводского клуба, и его чисто выбритый подбородок дрожит.

Часов в десять вечера Шарль Буше позвонил Гребенникову. В управлении его не оказалось, позвонил домой.

— Вы простите, Петр Александрович... Мне очень хотелось бы встретиться с вами наедине.

— Что случилось?

— Я не могу по телефону...

— Приходите.

Гребенников встретил Шарля в коридоре.

— Раздевайтесь!

Они прошли в комнаты. Буше обратил внимание на то, что в кабинете начальника строительства обстановка была отнюдь не кабинетная. Скорее всего это была спальня. Спальня холостяка, в которой для удобства находилось все, что надо человеку: и библиотека, и сервант с продуктами, и низкий столик, за которым можно работать, не сходя с тахты.