Николай Строковский - Тайгастрой [издание 1950 года]

Он провел рукой по седому ежику волос, потер висок. Набрал побольше воздуха.

— Если подойти к вопросу технологического порядка, придется указать, что выплавку чугунов из титано-магнетитовых руд пробовали задолго до нас. Этот вопрос имеет свою любопытную историю. Титано-магнетиты весьма тугоплавки. Отсюда — ряд неудач, поиски флюсов и катализаторов и, в конце концов, немало научных курьезов. В числе прочих институтов и лабораторий проблемой высококачественных металлов занимается, как известно, и наш институт. В частности, я и часть моих помощников заняты проблемой овладения титано-магнетитами. Попутно ассистенты мои работают и над титаном, имеющим большое значение как в металлургии, так и в лакокрасочном производстве.

После многих лет работы, которую вел наш небольшой коллектив, нам удалось вплотную приблизиться к получению ванадистого чугуна и тем самым решить задачу. Наш способ основан на особом подборе шихты, он требует печь несколько иной конструкции для ведения процесса при более высоких температурах. Остановка, в сущности, за доменной печью... Если нам удастся построить ее, институт берет на себя смелость заявить, что получение ванадистых чугунов из титано-магнетитов будет успешно решено в производственном масштабе. Наши машиностроительные заводы получат специальную сталь, с которой расцветет промышленность, неизмеримо увеличится обороноспособность нашей великой Родины!

Бунчужный сел, и было радостно, когда услышал, как кто-то хлопнул в ладоши и как хлопки передались по рядам перекличкой. Он встретился глазами с Орджоникидзе. Председатель ВСНХ наклонился к представителю ЦК, что-то сказал ему и сделал пометки в блокноте.

После совещания Кобзин попытался остановить Бунчужного — ему что-то понадобилось, хотел кое с чем познакомиться, но Бунчужный сослался на занятость и разговор отклонил на неопределенное время.

Кобзин вышел из зала позже всех. Он спускался по лестнице, неуверенно нащупывая ступеньки, — так бывает, когда человек смотрит под ноги и желает яснее представить, куда он опустит ногу, на какую именно часть ступеньки. По обеим сторонам лестницы стояли в зеленых кадках пальмы. Энергетик вынул серебряную спичечницу, чиркнул спичкой. Огонь обжег пальцы, сломанная папироса не зажглась. Кобзин швырнул ее. Швейцар ловко подал пальто. Руки не попадали в рукава. Кобзин привычно полез в карман за мелочью и что-то сунул швейцару, глядя в пространство. Тот низко склонился.

Машина стояла за подъездом, шагах в десяти. Фары были зажжены, и от этого тьма вокруг казалась еще гуще. Капелькой крови выступал сигнальный фонарик сзади машины.

Шофер захлопнул дверцу, положил руку в раструбчатой перчатке на баранку и вежливо осведомился, куда ехать.

— К черту! — взвизгнул энергетик и повалился на подушки.

— Я сейчас словно после причастия... честное слово, как в отрочестве... — сказал Бунчужный Штрикеру в машине. — Мы как-то мельчим, суживаем проблемы. И вот почудился мне сегодня простор... Большая, настоящая жизнь...

Радостно возбужденный и редко столь откровенный, Бунчужный доверчиво взял Штрикера за отворот пальто.

Штрикер не ответил.

— Ты нехорошо сегодня выступал. Извини меня, но нечестно... Нечестно перед коллегами. Как выскочка! — сказал Штрикер строго, когда автомобиль, качнув на рытвине, повернул в тихую улицу.

Бунчужного словно кнутом стегнули. Он рванулся, и при свете фонаря Штрикер видел, что лицо земляка покрылось пятнами.

— Да, нечестно! Так нельзя выступать нам! — сказал еще строже.

— Кому это нам? — с трудом выдавил из себя Бунчужный:

— Нам, кому по праву принадлежит все!

— Не понимаю!

Тогда Штрикера прорвало:

— Как ты не поймешь, что индустриальным государством должны управлять мы? Мы должны быть хозяевами! Мы — старые ученые. Мы должны быть господами положения, а не кто-то. Мы — инженеры! Специалисты! И я говорю не от своего только имени. Есть люди побольше нас с тобой, которые точно так же смотрят на вещи. И здесь и — там! — Он ткнул рукой в пространство, что должно было означать — за границей. Он наклонился к самому уху и прошептал: — Во Франции... И в Америке... В Англии...

— Ничего не понимаю. Значит, надо было выступать, как Кобзин?

— Кобзин знает, что делает, а вот ты — нет!

— А я... я... плюю на него! — резко сказал Бунчужный. Радостное возбуждение его угасло.

«Как мало меняется человек в жизни... даже голос...» — поймал себя на мысли Штрикер. И ему представился вихрастый мальчишка, с которым он вместе работал на заводе.

— Но тебе сейчас не двенадцать лет! И ты работаешь не у Джона Юза.

Бунчужный зло сказал:

— На тринадцатой годовщине революции люди в воротничках и манжетах сидят за кустами, как махновцы, с обрезами в руках... Это ты считаешь нормальным?

— Истинно русский ученый! Идеалист! Эх... — сказал Штрикер и наклонился к уху Бунчужного, но, покосившись на спину шофера, сдержался.

Долго ехали молча.

— А ты, случайно, не заметил, что у Кобзина и его друзей сегодня лица будто похожи стали? На одно лицо все? Знаешь, я наблюдал: покойники все похожи друг на друга, — сказал Бунчужный.

Штрикер не ответил.

Дома им открыл дверь старик Петр.

— Как дела, юноша? — спросил Штрикер.

После столкновения с Бунчужным было неприятно пользоваться его гостеприимством. «Но не менять же квартиру сейчас!» — подумал с раздражением Штрикер, отшвыривая калоши.

— Дела наши — благодарение богу, Генрих Карлович!

Петр помог гостю снять пальто и подобрал калоши. Бунчужный, как всегда, разделся сам.

— С богом не воюешь?

Желтое, в мельчайших ромбиках, лицо Петра улыбалось приветливо.

— Не в наши годы воевать, Генрих Карлович!

— Чего ж не в твои годы? Вот Федор Федорович воевать со всем миром собрался! И никакие годы его не страшат!

Бунчужный быстро прошел в столовую.

— Как совещание? — спросила Марья Тимофеевна, видя по лицу мужа, что не все благополучно.

Бунчужный поцеловал ей руку и прошел в кабинет.

Марья Тимофеевна вышла навстречу Генриху Карловичу.

— Что случилось? — спросила она гостя.

Штрикер махнул рукой, приподнял брови и смотрел куда-то в пространство.

— Где Анюта, Марья Тимофеевна?

— Уехала с Лизой в город. Обещали вскоре вернуться. Что с Федором? — еще раз спросила она.

Штрикер сел на диван, но не сиделось. Он встал. Вслед громко запели пружины дивана. В аквариуме плавали рыбки, изящно пошевеливая газовыми шлейфами.

Он посмотрел на рыбок, низко наклонившись. Ему показалось, что на стекле сохранился отпечаток женских пальцев.

— Мы немного повздорили с Федором, — пройдет! Кстати, где он?

Марья Тимофеевна принялась разливать чай.