Федор Панфёров - Раздумье

Недавно в одно такое тихое солнечное утро к горловине подземной реки были подвезены три машины со шлангами, на концах которых поблескивали медные наконечники. Название у машины странное — монитор. Они напоминали пожарные насосы, но были крупней и мощнее.

И вдруг по степи понесся еще небывалый в этих местах рев. Люди на какой-то миг оторвались от работ, повернувшись в сторону рева, еще ничего не понимая. А вечером сошлись к горловине подземной реки.

Три машины сильнейшими струями воды, способными перерезать лошадь, били в разжиженную массу. Масса сопротивлялась, тужилась, пучилась, но струи взрывали ее и как бы с насмешкой выбрасывали прочь.

Одновременно из озера Чапура пришла волжская вода. Она сдвинула разжиженную массу, и та, растревоженная, под одобрительные крики тысяч людей хлынула по каналу в озеро Дундук.

Озеро Дундук нахмурилось, помутнело, зато через три-четыре дня посвежел поток в канале: завиднелось дно из твердой, как чугун, красной глины, и по нему медленно, даже не путаясь людей, ползли крупные лещи, щуки, судаки, а по поверхности металось несметное количество малька. Эти даже от легкого прикосновения ветерка к воде кидались в сторону, поблескивая серебристыми бочками. Откуда взялось столько рыбы, особенно малька? Знатоки уверяли, что рыба пришла в канал из озера Дундук.

Народ мало интересовался тем, откуда пришла рыба: он готовился к торжественному открытию канала. Из колхозов везли съестные припасы — хлеб, капусту, огурцы, битых быков и овец; в Цимлянском было закуплено вино, и бочки с ним тоже доставлялись на становища. Девушки и парни, выбрав из своей группы односельчанина или односельчанку, направляли их домой за костюмами, начищенными ботинками, головными уборами, за нарядными платьями и кофточками. Гармонисты перебирали лады на баянах, разучивая новые песни, а рыбаки сетями тянули из канала рыбу…

В такой час и приземлился самолет у штаб-квартиры.

Еще два дня назад было известно, что Аким Морев вылетает из Москвы, потому на сегодня, по решительному настоянию всех строителей, было назначено открытие канала.

Вчера вечером, как только Аким Морев вышел из самолета, его окружили с расспросами академик Бахарев, Николай Кораблев, и, конечно, впился в него Иннокентий Жук.

— Ведь решения Пленума опубликованы, — намереваясь этим сразу ответить на все вопросы, проговорил Аким Морев и устало улыбнулся.

— А удостовериться? — сказал Иннокентий Жук. — Народ взвился, прослушав вчера по радио о решениях Пленума, и сейчас готов ринуться домой, чтобы еще крепче в землю вцепиться.

— Что же, удостоверился? МТС велено продать машины колхозам.

— Вот это называется: оба плеча за нас партия подставила, — сказал Иннокентий Жук и заспешил.

— Вы куда же?

— В Разлом… заказ сделать, какие машины нам нужны, а какие и не нужны…

— А открытие канала? — смеясь, спросил Аким Морев.

— Ну, ежели я останусь, то только одним человеком будет больше, — весь перекашиваясь, опять прячась в «мужиковствующую личину», ответил Иннокентий Жук.

— Нет. Мы просим вас выступить. — И тут Аким Морев решил проверить, как председатель колхоза «Гигант» отнесется к единым закупочным ценам, окончательное решение по которым на Пленуме еще не вынесено, но принципиальное направление было уже дано. — Как вы на единые-то цены смотрите, Иннокентий Савельевич?

Секретарь обкома ждал: Иннокентий Жук сейчас начнет хитрить, вилять. А тот в открытую произнес:

— По боку сильно ударит эта реформа нас, богачей-колхозов.

— Это почему же? — задал вопрос Аким Морев, хотя и сам знал, что эта «реформа» прижмет богатенькие колхозы и выведет из бедственного положения отстающие.

— Почему? Мы ведь выходили на рынок с продуктами и диктовали рынку. Ну, путь найдем: мы сила. Устремимся на снижение себестоимости. Однако, может, мне в Разлом?

Все засмеялись и, окружив Иннокентия Жука, вошли в штаб-квартиру, где Аким Морев за чаем до поздней ночи рассказывал о том, что было на Пленуме, кто выступал и как выступал.

— Я о ваших яблочках рассказал, Иннокентий Савельевич, как вы сдали яблочки в магазин по рублю, кажется, а на следующий день те же яблоки вам продавали по пяти рублей.

— И что же? — воскликнул Иннокентий Жук, полагая, что над «яблочками» участники Пленума только посмеялись, и потому так покраснел, что краска выступила на его лице, несмотря на крепкий загар.

Некоторые участники хохотнули, а докладчик сказал: «Иннокентий Савельевич говорит голосом народа, а голос народа, его настоящие думы всегда искренни и чисты, как песни птиц». Слыхали, Иннокентий Савельевич?

Иннокентий Жук сразу же растрогался и взволнованно произнес, пристукнув ладонью по столу:

— Эх! Знает он нашу думку… и за это мы отплатим партии богатым добром. Так я поехал, Аким Петрович.

— Нет. Потерпите уж маненько…

Так шла беседа вчера вечером, а сегодня утром Аким Морев поднялся чуть свет и вышел из штаб-квартиры.

На плотине-дамбе перед длинными, сделанными на скорую руку столами трепетали красные флаги. Около столов суетились женщины, расставляя посуду, холодные закуски, вино в кувшинах, бутылки с водкой. Позже приготовлением столов некогда будет заниматься: торжественное открытие канала приурочено к двум часам дня, дабы после этого люди смогли вдосталь погулять, повеселиться, попеть песни, поплясать, а затем отправиться по домам с тем же устремлением, что и Иннокентий Жук.

На открытие канала прибыли главные чабаны со всех Черных земель. Они, обжигая коней плетьми, скакали по кругу, чуть в стороне от дамбы. Среди всех выделялся Егор Пряхин на маленькой лошадке (его ноги чуть-чуть не касались земли). А рядом с мим его закадычный друг, Ибрагим Явлейкин. По берегам канала уже стояли строители, разряженные во все лучшее, и смотрели, как глубинная рыба и мальки устремились вспять: сбросное сооружение на озере Чапура было закрыто для того, чтобы озеро заполнилось водой. Перед шеренгами людей носился Вяльцев, выкрикивая:

— Вот оно как! Вот так мы — козыри, тузы!

Но вон на дамбе появились Опарин и Марьям. Выйдя из машины, они идут, минуя столы. Им что-то кричат женщины, видимо, откалывают такие крепкие шуточки, что у Опарина ощерились зубы, а Марьям опустила голову. Но когда они сошли с дамбы на берег, Опарин придержал Марьям за локоть и что-то ей сказал. Марьям, временами вскидывая голову, всматривалась в сторону Акима Морева.

«Маркыч объясняется в любви. Хорошо! Жена у него — пустышка, — подумал Аким Морев, и еще с тоской подумал: — Неужели Елена не приедет на открытие канала?»

Думы Акима Морева прервал Иван Евдокимович, вышедший из штаб-квартиры.

— Аким Петрович, а ко мне сегодня сын прибудет, Иван. Соскучился я по нем, страх! — полушутя, по-деревенски вымолвил последнее слово академик.