Сергей Юрский - Содержимое ящика [Повести, рассказы]

Валентин послушно набрал полную пипетку и влил себе масляную жидкость, не переставая улыбаться. Масло потекло по губе и залилось в рот. Валентин весело морщился.

— Вон что выделывает, да? — Василий Петрович брезгливо следил за его манипуляциями. — Взрослый человек, старый человек, заслуженный импотент республики, что выделывает, а? Такие козлы кругом, страшное дело, ребята, какие козлы кругом. Тут уже ничего не поправить, всё разворуют, бандиты, хуже меня… Всё в казИны снесут и друг другу проиграют. Надо свое государство делать. Все новое надо, да? Головы новые надо… флаг новый… гимн новый… Принесли гимн?

Было очень страшно. Мы потом все четверо признавались между собой, что в тот момент было очень страшно. И когда он так странно произносил — «казИно» и называл его в мужском, а не в среднем роде, тоже было страшно. И когда Василий Петрович вдруг так неожиданно произнес: «Принесли гимн?» — и так остро посмотрел своими маленькими припухшими глазками, все мы как языки проглотили. Ну ничего выдавить из себя не можем. А он еще смотрит прямо и конкретно на меня. Не знаю почему, но он меня выбрал. Понял ведь, что я не Юрка Кретинин, назвал меня правильно по имени, и даже несколько раз. Говорил «ребята», а обращался почему-то ко мне, на них даже не смотрел. И это тоже пугало. Коля Чебулин уж на что глупый, а признался потом: «Я подумал, вот всё, тут и конец».

Пауза затягивалась. Василий Петрович убрал наконец с меня свои пугающие глаза, взгляд его обратился вовнутрь. Он печально вздохнул и произнес раздельно и внятно:

— Ни хера вы мне не принесли.

Савелис с трудом и нескладно (это Савелис-то, который кого хочешь заговорит и что хочешь сформулирует) стал объяснять, что мы не знали, что хотелось сперва точно понять, какая именно задача… потому что если, с одной стороны, даже при всем желании…

— Да ладно… — устало произнес Василий Петрович. — Все правильно, да? Халтура не нужна. Сейчас фруктов поедим… из Самарканда. Гранаты очень полезные… Будешь, Валентин, гранаты? Знаю, что будешь. Много гранатов съешь… — Василий Петрович становился все более сонным и задумчивым. — А ты, Таиска, чего все сидишь и ногти свои полируешь? Не надоело, да? Пошла на хер отсюда.

Восточная девушка поднялась и, придерживая на бедрах маленькое полотенечко, пошла к выходу.

— Скажи, чтоб гранаты несли! — сонным голосом крикнул ей вслед хозяин.

Глаза его закрылись, и очень большая, очень круглая голова устало легла на маленькую подушечку. Из-под подушечки выползла широкая некрасивая кисть руки с короткими толстыми пальцами. Хозяин (только теперь мы поняли, что он был до всех возможных уровней налит алкоголем) мгновенно впал в глубокий сон. Все мышцы ослабли, освободились… короткие пальцы правой руки растопырились… между пальцами стали видны знаки старой, почти стершейся наколки… и мы (почему-то с ужасом!) прочли на руке Василия Петровича: ГУРАМ.

Нас распределили. Снова появился маленький, но какой-то очень надежный Иерусалим Анатольевич и как ни в чем не бывало сказал:

— Ваши номера приготовлены. Еда, ну там, завтрак, обед, ужин — расписано, когда что. Холодильники в номерах набиты. Машина дежурит. Позвоните — там телефон написан, на столе лежит у Ильи — и вас отвезут, куда скажете. Но только чтоб не позже одиннадцати быть на месте. Лады?

— На каком месте? Где наше место? Мы где находимся? Где мы? — вскинулись мы все четверо под руководством Савелиса, который опомнился наконец и взял бразды правления. — Руся! Что все это значит? Мы же еще ни о чем не договорились. Мы же еще даже не начинали…

— Спокойно. Спокойно, ребятки! Все предусмотрено. Василий Петрович пошел в отключку. Выйдет через четыре дня. Вот и весь орех! Разгрызть просто — здесь санаторий «Лесные поляны». Василий Петрович его купил. На четыре дня четыре полулюкса ваши. Обеспечение полное. Вам четыре дня свободы творчества. Но… ребята… Василий Петрович, когда до дела дойдет, он мужик серьезный, и не только лапшу, но даже серьги с бриллиантами на уши ему вешать не стоит. Так что, сами понимаете…

Мы поняли. Я не уверен, что действительно поняли, но после переглядки мы все утвердительно кивнули головами и тем объявили Иерусалиму Анатольевичу, что — да, поняли!

Мы получили ключи и поднялись в лифте на шестой этаж. Дальше очень трудно описывать, потому что… Господи, за что нам? Мы же… в конечном счете… мы очень простые, очень скромные люди. Ну что мы такого сделали, чтобы нас вот так вот… Полулюксы были… это нельзя выразить… кровати были… подушки, простыни… балконы… эти девушки утром: «Вы будете завтракать в номере или спуститесь вниз?» А внизу… там были… три варианта омлета, ветчина, сыры любых вкусов, салатики, рыба жареная, тушеная, вареная, тертая морковь, свекла с чесночком, лук моченый, маслины, мясные продукты кубиками и полосками, хлеб, хлебцы, хлебные добавки, крабы, бобы, грейпфруты, но не просто грейпфруты, а гораздо лучше и… штучки мясные… я даже не знаю, как назвать эти шипящие на решетке… не кебабы, кебабы я знаю… эти шипящие с луком на раскаленном железе… куинджи… не куинджи, Куинджи — это художник… не знаю, не знаю, как это назвать, но я это ел! Четыре дня каждое утро.

Мы гуляли по обширному парку, обнесенному, как мы случайно выяснили, оградой с высоковольтным проводом. Мы смотрели на небо, с которого смотрели на нас чисто вымытые светила. Мы смотрели на землю, которая рождает изумительные странности — необыкновенно красивые деревья и ни на что не похожие цветы. Мы ездили на велосипедах, мы ходили на лыжах (я не вру, не вру! — были такие приспособления в прохладном, но теплом спортивном зале). Мы играли в теннис! Умел играть, и то совсем немного, один только глупый Коля Чебулин, но мы играли в теннис! Все четверо! Двое на двое!

И мы пили! Вот это настоящая правда! Мы пили от просыпа до заката! Потому что напитки всех видов были и на столах, и в буфете, и в холодильнике каждого номера. К концу вторых суток мы, с трудом связывая слова и облизывая все время пересыхающие губы, обвинили друг друга в том, что мы друг друга разлагаем. Светила полная луна. Вечер был прохладный. И Кретинин демонстративно, сильно размахнувшись, забросил в кусты опустевшую бутылку — какую по счету за этот день, вспомнить было нельзя.

На следующее утро мы собрались все вместе у Ильи. Собрались сразу после завтрака, чтобы работать до полуночи. Нужен гимн! И нужна фамилия автора. Любая, но не Кретинин. Все ясно! Исполняйте! Время пошло!

Мы не могли! Вот в чем вся соль… весь перец… вся подлинность этой истории… мы — ничего — не — могли!

Савелис поначалу верховодил и, казалось, был в ударе. Острил, поддевал всех. Когда заметил, что дело не двигается и все какие-то сонные, сам предложил принять по холодненькому пиву, а потом и по малой дозе. Долго спорили, что открыть — джин, виски или водку? В конце концов кидали жребий, и выпало на виски. Но потом открыли и джин, потому что у Кретинина была жажда и он все равно уже открыл тоник. А Чебулин принес от себя водку и боржоми. Потом обедали внизу с красным вином. Савелис не пьянел, а становился все более остроумным и разговорчивым. А мы трое мрачнели — сами чувствовали. После обеда, затяжелев, опять сидели у Савелиса. Он сказал, что мы ему надоели, и стал без конца звонить по телефону — прямо подряд по своей записной книжке всем знакомым. Всех разыгрывал, представляясь то телевидением, то Советом Министров, хохотал, описывал наше житье, божился, что все правда, и орал в трубку, чтобы немедленно приезжали проверить.