Анатолий Алексин - Повести и рассказы

— Ну, что у вас в театре? — спросила Ксения Павловна.

Все обращались к Зине с таким вопросом, поскольку знали, что никакой другой жизни у нее нет. И не только потому, что она фанатически предана своей профессии, а потому, что так уж сложилось…

— Об этом я и хотела поговорить!

— Да, да… Я вас слушаю.

Ксения Павловна вспыхнула, заволновалась. «Как же она тревожится за него! — подумала Зина. — Отчего? Чувствует, что он непрочно стоит на ногах? Или просто оберегает его, как ребенка? Конечно, представить себе Николая Николаевича ребенком мне лично очень трудно… Но ведь у любви искаженное зрение. Это надо учитывать!»

Подумав так, Зина на миг спохватилась: «А не слишком ли часто я последнее время что-то учитываю, от чего-то себя удерживаю?..»

Когда такое случилось впервые, она сказала об этом Петруше. «Ты становишься взрослой, — ответил он ей. — Только не становись до конца!.. А то перестанешь быть гениальной актрисой».

Он часто называл ее гениальной. И без всякой улыбки. «Надо выражать то, что в данный момент чувствуешь, — нередко повторял он. — Выверять слова очень опасно: это убивает вкус, цвет и запах. Истинные чувства — любовь ли это или ненависть — всегда гиперболичны».

— Вот мы только что говорили о медицине, — издалека начала Зина, хотя решительно предпочитала прямую линию ломаной. С Ксенией Павловной она прямолинейной быть не умела. — Если применять к театру медицинские термины, можно сказать, что пульс и сердцебиение его определяются репертуаром. — «Как же я красиво говорю!» — злилась на себя Зина. И все-таки продолжала: — Наш ТЮЗ был абсолютно здоров. И счастлив…

— Я понимаю, — сказала Ксения Павловна.

— В человеческом организме пока еще редко заменяют стареющую деталь новой, а в организме театра это должно происходить обязательно: репертуар всегда обновляют. Николай Николаевич пока еще только готовится к этому… Тогда надо подлечить то сердце, которое нам так прекрасно служило! Надо старый репертуар сделать как бы опять молодым.

— Я постараюсь убедить в этом Николая…

— Он сам режиссером-доктором быть не захочет. У них с Петром Васильевичем разные творческие манеры. Вы понимаете? — Зина вытерла лоб: роль дипломата не соответствовала ее амплуа. — А сейчас к нам приехал молодой режиссер.

— Я слышала. Он вам нравится?

— Замечательный парень! Он будет ставить Шекспира. Но я уверена, что он бы не отказался одновременно… параллельно, что ли, с основной постановкой… Надо только, чтобы Николай Николаевич не возражал. Сегодня с ним и с Андреем будет говорить наш директор. Мы бы могли нажать и со стороны комитета. Но лучше все-таки через вас.

В этот момент раздался звонок. Лера побежала открывать дверь.

Из коридора послышался ее голос:

— Ты что, как пишут у меня в учебнике, в состоянии стресса? Или, попросту говоря, нервно настроен? Поделись! Я собираюсь быть невропатологом.

— А мне впору идти к психиатру! — отбросив свой обычный размеренный тон, словно задыхаясь, ответил Патов. Вместо его обычной галантной иронии в голосе звучала откровенная злость. — Этот новоявленный Немирович-Данченко собирается не только ставить Шекспира и сам исполнять роль Ромео, но еще и восстанавливать… так сказать, гальванизировать творения моего предшественника. Только что, поддерживая инициативу молодых сил, меня оповестил об этом директор!

Ксения Павловна побледнела. Она хотела обнаружить себя и Зину и тем самым остановить мужа. Но не решилась… А Лера отца не останавливала.

— И еще одно потрясение! — продолжал незнакомым Зине голосом Николай Николаевич. — Наш Немирович-Данченко предложил кандидатуру на роль Джульетты. Но не учел главного: зритель должен поверить, что эту Джульетту можно полюбить! Ты знаешь, кого он предложил? Немыслимо себе представить… Балабанову! Вашу Зиночку… Она выдвигает его, а он выдвигает ее!

Зина взглянула на Ксению Павловну, которая была близка к обмороку, и тихо сказала:

— Я не знала об этом. Честное слово, Андрей мне об этом не говорил… Вы верите, Ксения Павловна?

На пороге кухни появилась Лера. Она молчала, но взгляд ее вопрошал: «Здесь все было слышно?»

— Не волнуйтесь, пожалуйста, — обращаясь к ним обеим, сказала Зина. — Ничего не случилось!

Она вышла в коридор и, взглянув на Николая Николаевича, который впервые на ее глазах оторопел, внятно, чтобы было слышно на кухне, сказала:

— Что касается Джульетты, вы абсолютно правы. В данном случае я с вами согласна!

И, не дав ему опомниться, она открыла и закрыла за собой дверь.

Ее всегда любили как человека. И убеждали, что эта человеческая любовь гораздо прочнее и лучше другой — «нечеловеческой». Она и сама в нескольких спектаклях объясняла своим юным зрителям, что дружба важнее любви. Но делала это без вдохновения и убежденности.

В ТЮЗ ее пригласил Петруша. Увидев ее в студенческом дипломном спектакле, он громко сказал:

— Она будет гениальной актрисой!

Педагоги стали делать Петруше условные знаки, но он не обратил на это никакого внимания.

— Некоторые считают, что главное в машине — двигатель внутреннего сгорания и коробка скоростей, а другие — что тормозная система. Я принадлежу к первым, — нередко говорил он.

И еще он любил повторять:

— О людях надо говорить не хорошо и не плохо, а как они того заслуживают!

Петруша увез Зину из ГИТИСа к себе в ТЮЗ и официально объявил ее лучшей актрисой театра.

Когда Валентина Степановна попыталась указать ему на непедагогичность подобного заявления, он возразил ей:

— Другие тоже хотят быть лучшими? Это приятно. Пусть станут — и я объявлю об этом с такой же радостью.

— Когда вы, наконец, повзрослеете? — вздохнула заведующая педагогической частью.

— Никогда! А если это случится, я тут же уйду из ТЮЗа.

Петруше было за пятьдесят. «Какой у него необъятный лоб! — говорили люди, будто не замечая, что это лысина. — Какие благородные серебряные виски!» А это была просто-напросто седина.

Петруша не обозначал Зинино амплуа словом «травести».

— У актеров на сцене не может быть «должностей», — уверял он. — Герой, героиня, простак, травести… К чему заковывать их в эти звания?

Услышав, что Костю Чичкуна называют «актером с отрицательным обаянием», Петруша вспылил:

— Опять ярлыки?! Сказочные злодеи — злодеи веселые. Разве это настоящие негодяи? Они больше смешат, чем пугают… И актер с неприятными, отрицательными чертами их бы сыграть не смог.

Если эффектную блондинку Галю Бойкову называли «поющей актрисой», он возражал:

— Она просто умеет петь. Но это не главное ее качество. Иначе она выступала бы в опере. Или в крайнем случае на эстраде.

Актера он называл просто «актером», предпочитая почему- то это слово слову «артист».