Василий Антонов - Последний допрос

За атаманом лениво поднялись на палубу начальник контрразведки полковник Дубасов с изуродованной пулей красных нижней челюстью (хилая бородка полковника, казалось, росла прямо из его рта и была всегда мокра), и начальник штаба полковник Ярич, бородатый и толстый, похожий на купца в военном мундире.

- Перетопить их всех - и крышка!-сказал Дубасов, шумно дыша и прикрывая душистым платком безобразную челюсть.

- Наш божий помазанник любит почудить,- вздохнул в ответ начальник штаба и неохотно, будто в затхлый погреб, стал спускаться в трюм вслед за атаманом.

К Авдюшке подошел моложавый сотник, обжег взглядом покрасневших от пьянства глаз, дернул черным усом и хмыкнул:

- Стоишь?

- Так точно, ваше благородие, стою!

- Ну, и стой, болван!-сотник отошел к борту и стал смотреть в шумящий ледяной кашей Иртыш.

Опасливо косясь на сотника, Авдюшка шагнул ближе к трюму, прирос к нему слухом. Услышал совсем непочтительные слова:

- Господин атаман, почему нам не дают есть? И держат в этом грязном помещении.

И голос атамана:

- Извините, господа комиссары, обед вам забыли приготовить, а мест в первом классе нет!

Еще сказал что-то комиссарский голос, и послышался удар, будто тяжелой веревкой стегнули по туго набитому мешку. И другой удар, и третий…

- Сволочь!.. Ирод!.. Перед концом лютуешь, палач!- и комиссар звучно плюнул.

Ненадолго стало тихо - и грохнул выстрел. Сотник - он стоял рядом с Авдюшкой - кубарем скатился в трюм. Четыре атаманских казака, клацнув затворами винтовок, бросились вслед, будто псы, почуявшие опасность для хозяина.

Атаман выскочил из трюма красный. Отирая лицо перчаткой из верблюжьей шерсти, стал ко всем спиной. А из трюма грозово понеслось:

Словно выплеснутая этой песней, из трюма появилась вся свита. Полковник Дубасов, сверкая выкаченными глазами, грубо выругался, сказал, захлебываясь слюной:

- Борис Михайлович, отправить их сегодня же к «генералу Духонину»!..

Резко, стукнув концом шашки о борт, атаман повернулся.

- Нет! Сперва я их заставлю послушать музыку!- и черноусому сотнику:- Сотник! Прислать сюда мой оркестр, и пусть он до ночи играет этим красным сволочам похоронный марш!..- и заскрипел сапогами по сходням.

Свита поспешила за ним. Полковник Ярич обернулся, погрозил омертвело стоящему Авдюшке толстым коротким пальцем, сказал;

- Смотри в оба! Понял?

Из трюма, ругаясь, два казака неловко вынесли тело, большое и худое, едва прикрытое одеждой. Лица у покойника не было, вместо него - большим комом запекшаяся кровь. Но и в неподвижности своей мертвый был так страшен, что Авдюшка испуганно попятился, споткнулся о канат и упал. Винтовка поленом загремела по палубе.

- Эх ты, воин, мертвого испугался!- заметил один казак, сталкивая ноги покойного за борт.

Другой ухмыльнулся:

- Ничего, наш живодер ко всему приучит!- и подтолкнул покойника в спину.

За кормой послышался всплеск, будто большая рыба бултыхнулась, и явственнее, громче из трюма понеслось:

Казаки вытерли руки о полы черных полушубков, присели на бревно и задымили цыгарками, поставив винтовки между ног. Будто лихорадка, Авдюшку тряс испуг: теперь его пугала песня. Казалось, от нее вот-вот развалится баржа - и перед ним грозными, неумолимыми судьями явятся те, кто бесстрашно пел песню.

Казаки, опустив головы, говорили:

- Поют…

- Отступаем, а куда?

- А в преисподнюю. Больше некуда…

- Дома побросали, а за какое счастье?

- За атаманское. Ему, кроме как кровь лить, больше делать нечего. Охмурил он нас.

- Не хотели бы, не охмурил. Они вот, небось, знают свою дорогу,- казак топнул по палубе.- Вся Россия идет за ними. А мы, как волки обложенные, мечемся.

- В Китай катимся.

- А кому мы там нужны?

Слушал Авдюшка пожилых казаков - и оторопь брала его: значит, атаману веры нет? Зачем же столько народу взбаламутил он и льет кровь, как воду? Он, сын крестьянина, Авдюшка Синицын, поверил, что атаман победит - и настанет добрая жизнь: не будут распоряжаться красные комиссары, каждый станет жить сам по себе.

Когда был Авдюшка в атаманском хоре, ему и впрямь жилось неплохо: всякого добра перепадало из доверху нагруженных атаманских обозов. Но когда побежали от красных, атаман забыл про свой хор, и певцов влили в караульный взвод при его ставке. И то хорошо - до ставки не долетали пули красных.

Слыхал Авдюшка: побежал Колчак и добрался только-, до Иркутска, там его, всеми брошенного, арестовали большевики и прикончили. Отвалились от адмирала его генералы и атаманы, подались кто куда, лютуя и грабя по дорогам. Теперь, значит, и ихний атаман Борис Михайлович Семияр-Горев по такой же бандитской дорожке покатился. Конечно, он и за границей найдет себе место, а на кой ляд нужна эта заграница ему, Авдюшке? Чего он там не видал?.. Каким он дураком был, когда не ушел с отцом!.. Мундир казацкий нравился и жизнь разудалая: пей, гуляй!

Отец, конечно, к красным подался. Он такой: если зарубит одно, так и тянет до конца. Белых он возненавидел, и в могиле не помирится с ними. Значит, не помирится и с ним, с сыном своим?..

Эта мысль, раньше почти не тревожившая Авдюшку, теперь, будто буравом, сверлила ему голову: неужели они с тятькой враги до смерти? Он, Авдюшка, думал: кончится вся эта кутерьма, вернутся они домой - и заживут вместе по-прежнему. Только лучше бы - как обещал атаман. Тятька, конечно бы, сказал: «Прости, сынок, погорячился я тогда на пасеке. Думал, лиходеем будешь, а ты вон какой. И с хорошими людьми шел и правильную власть завоевал. Спасибо тебе!» А дело вон как обернулось!

Если придется ему, Авдюшке, по-настоящему воевать с красными, не пальнет ли он в своего отца Артамона Синицына? Да и не здесь ли он, в этой вонючей тесной барже?.. О, господи, как все перепуталось!..

Авдюшка прислонился к борту и закрыл глаза. Неотступно долбила мозг одна мысль: «Отца своего стережешь. Да и не его ли бросили в Иртыш?..» Авдюшка поглядел вниз: текла великая река, как ни в чем не бывало, шумела шугой, которая становилась все гуще и гуще…

Убежать, но куда и к кому? К красным? Они, говорят, не милуют тех, кто воевал против них. И потекли по щекам Авдюшки горючие слезы, и кричать хотелось: «Тятька, где ты?..»

На палубу, гремя трубами, поднялись атаманские духачи. И с ними - старший урядник, Авдюшкин командир, сын богатого лавочника Пантелей Захаров (казаки его звали между собой Харей). Духачи составили ружья в козлы, стали полукругом, переругиваясь, приготовились играть.

Старший урядник подошел к Авдюшке, сонно потаращился на него утонувшими в жиру лица маленькими глазками, ничего не поняв, сказал: