Ольга Кожухова - Луноцвет

Вот вы увидели этот несчастный загон и правильно возмущаетесь, только ведь таких беспорядков в совхозе на каждом шагу. Работники райкома партии, да и первый секретарь райкома, каждый день проезжают по этой дороге. И хоть бы что!

Ничего уж не радует. Пройдите по нашим полям, вы там увидите необработанные закрайки, пропуски на ширину сеялки на посевах, всюду рассыпанное удобрение и выпаленные им на многие годы пятна на почве; у каждого столба связи и силовых линий огромные огрехи — рассадник сорняков. После комбайновой уборки на полях огромные потери; ранняя зябь покрывается сплошными всходами ржи или ячменя. Не лучше — с уборкой сена. Урожаи трав у нас плевые, да и то добрая половина сена гниет в неподобранных «погребках», в кособоких с завалами, словно для улавливания дождя, стогах. О потерях при силосовании и говорить не приходится. К этому уже привыкли, как к норме.

Видите, что делается на улице нашей деревеньки; она вся тракторами разворочена. И так — в каждой, и в центре совхоза. Вот какая «красота» и «радость» перед каждым окном.

Как бы ни порадоваться тому, что на центральной усадьбе стали строить капитальные кирпичные дома. Но, боже мой! Сколько это стоит государству и как погано делается. И зачем двухэтажные? В этих домах долговечных люди должны жить и при коммунизме, только какая-то человеческая нелюбовь, безразличие к людям создали такие уродища! Все видят эти дома и возмущаются: это не жилье людей, а скорее какие-то хлевы или сараи с окнами. В одном доме уже живут, пока на первом этаже. На верхний никто не идет, ясно почему: таскать зимой дрова, а круглый год помои скотине, да и «до ветра» бегать со второго этажа… заставить бы того архитектора и самого большого начальника, который благословил постройку в деревне таких типовых посмешищ.

Новые типовые дома, которые начали строить в совхозе, особенно вызвали возмущение Марии Ивановны. Видно, она уже не первый раз говорит о них и не мимоходом оглядела их архитектуру.

— Все, что у нас делается плохо — оправдывается экономией. На такие дома смотреть страшно. Стены плоские, окна ничем не выделяются, фундаменты и карнизы проектом не предусмотрены, стропила устанавливаются не на обвязку, а прямо на кирпичные стены. Вся влага с крыши будет растекаться по стенам, а зимой — в просветы между стеной и кровлей — задует снегом весь чердак, потечет в жилье, если снег не сбросить после каждой метели… Откуда же у людей тут быть радости?!

— Кажется, Мария Ивановна, добрались мы до настоящей причины, почему нынешнее счастье не сопровождается настоящей радостью, — но Коженова так увлеклась, что не заметила моей реплики.

— Люди, что сочиняли проекты таких домов, сами работали казенно, без радости, а ведь среди них, наверное, не все были старики, — не без намека на мое первое замечание сказала собеседница моя и продолжила: — Возраст, конечно, действует, здоровье тоже на нашем настроении отражается. Но вы посмотрите на молодых, о чем я уже говорила, здоровых, сильных. Почему же у них нет настоящей радости? Если они и не напиваются до беспамятства, то все равно время их проходит в скуке. Они — поют. Только в песнях их нет веселья, ни сердечной грусти, ни мотива, ни склада. Бренчат без музыки, оглушая себя и людей. Молодежь давит тоска, может, поэтому она пытается от скуки избавиться оглушающим грохотом своих транзисторов и гитар.

— Неужели и в совхозе можно наслушаться такой «музыки»?

— Да, и тут бывает, а больше я просветилась в Москве. Собираются иногда у сыновей товарищи, сослуживцы. Немного культурней, но все одно: кто пьет, кто искусственно веселится… Не все так получается, как когда-то мы думали и ожидали.

— Как лично вы представляли себе будущее, Мария Ивановна?

Она подумала и неожиданно вспомнила знакомого мне человека.

— Был у нас до войны секретарь райкома партии Петр Карпович Шматков, — может, вы знали? В колхозе еще не легко жилось, всего не хватало. А Шматков заедет, бывало, соберет народ, расскажет обо всех задачах, о международном положении, а потом перейдет к «разговору по душам». Ответит на все вопросы и станет рассказывать, к а к скоро будем жить. Нарисует такую картину — дух захватывает! Деревня обновленная, просторные, красивые дома, чистые улицы, обязательно в каждом колхозе клубы, детские ясли, магазины и парк, да такой — лучше помещичьих. В парке после работы гулянье молодежи, аллеи заполнены родителями с детьми, на лужайках — игры, соревнование, радость бьет ключом! Люди здоровые, внутренне богатые, довольные жизнью. А главное — машины. Они облегчат труд, в лучшее время обеспечат работу, создадут благополучие и досуг. «Наверстаем радостью за все невзгоды и страдания наши», — говорил Петр Карпович.

Хороший это был человек, настоящий партиец, умница. Да только не так это оказалось просто. Материального достатка вроде добились; с нынешними хатами и улицами, поковерканными тракторами, — ладно, жить можно, а вот что деревни опустеют, наверное, — никому не приходило в голову. Какие ни на есть школы, приходится закрывать, ясли открыли — детей нет, рожать некому, вместо парков — земля кустами зарастает. Для многих людей работа и отдых — все перепуталось; неуправка круглый год; вроде и отдыхать некогда и нигде работы настоящей нет. Дни отдыха безрадостные: получит работяга выходной в совхозе, так он не отдыхает. Тяжело нам, старым людям, давним коммунистам, видеть это.

Я стою и думаю, что немногие люди в моем положении стали бы перечить пожилой женщине или просто одарили бы ее скептической улыбкой свысока. Говорила она правду, а боль ее была непритворна.

Через деревню наконец прошла к загону автомашина с доярками; беседа наша с Коженовой неожиданно для меня затянулась надолго. Я не стал определять свое отношение к сказанному, хотя слова бывшей председательши колхоза тронули меня. Желая удержать разговор в этом же плане, я продолжал, как говорят, «гнуть свое».

— А вы не думаете, Мария Ивановна, что прошлая война, в которой мы потеряли миллионы людей, наложила на всех нас и даже на наших детей слишком горький отпечаток? Может быть, высокая потеря крови народом сказывается на нашем настроении, потому и радость уже не ощущается так, как раньше?

— Раны от войны на душе остались, но ведь жизнь не могла остановиться на месте. Я уже говорила, что после Победы мы осушили слезы и по многим причинам испытывали радость. Потом что-то такое надорвалось, побледнело, а может быть, и совсем затушевалось для людей, во что верилось.

— Вы хотите сказать, Мария Ивановна, что на психику сельских жителей действует то, что деревня в привычном представлении уходит в прошлое? События стали развиваться не только так, как представлял их Петр Карпович, но и большинство из нас. Возьмем, только вашу деревню: из полсотни дворов осталось семнадцать, а из четырехсот душ всего лишь двадцать семь. Да и то пожилых! Молодые ушли в город, а в других деревнях и такого соотношения не осталось. Без молодых некому стало «заводить» радость, создавать «кипение жизни». Отсюда и наше нерадостное настроение.