Анатолий Наумов - Голубая мечта [Юмористическая повесть в эпизодах]

— Геннадий Михайлович, — снова не выдерживает Куколяка, — давайте начистоту… Дробанюк для простой исполнительской работы не создан, если уж откровенно. Не создан! Ну, не умеет ни черта он делать, понимаете? А все мало-мальски теплые местечки прочно заняты — придурков и без Дробанюка хватает. А те, которые свободны, для него не подходят: там действительно вкалывать надо. И вкалывать не абы как, а с толком, профессионально, иначе не одно управление, а трест целиком по миру пойдет…

Управляющий картинно берется за голову и долго качает ею. Потом поворачивается к кадровику и пригвождает того строгим, испепеляющим взглядом.

— Как же так получается, что всякие балбесы проникают на руководящие посты, а? Как же мы с вами позволяем, чтобы остолопы занимали ключевые позиции и диктовали людям, что им делать, ни грамма не петря в этом сами?!

Младенцев делает измученно-протяжный вдох и такой же страдальческий выдох, показывая, как ему тяжело. Потом снова обращается к кадровику, и теперь его голос звучит настолько обличающе, будто в этом виноват лично тот.

— И почему же вы, как начальник отдела кадров, не ставите заслон этим тупарям? Почему не подаете свой голос протеста? Почему, наконец, не отражаете объективно их подлинные недостатки и достоинства?!

Буценко сначала бледнеет, затем его лицо покрывается пятнами. Он встает — длинная фигура едва не достигает потолка — и тонко, срываясь на фальцет, вскрикивает:

— Я, Геннадий Михайлович, — человек маленький!

Потом садится и, приподняв обеими руками папку с личным делом Дробанюка, шлепает ее на стол — не то чтобы решительно, но со значением.

— Что мне подсовывают — то я и фиксирую! Мне нарисуют, что Дробанюк — гений, я и подошью это в дело. А нарисуют, что пьет по утрам пепси-колу — подколю в бумаги и это. Мое дело — маленькое…

— Все мы маленькие люди, если касается ответственности. Все умеем в нужный момент остаться в стороне, — недовольно замечает управляющий. Вздохнув, он достает сигарету и закуривает. В кабинете повисает тяжелая взрывоопасная тишина.

— Кстати, а почитай-ка нам про жизненный путь Дробанюка, — вдруг говорит он, наткнувшись взглядом на папку с личным делом. — Интересно, за какие заслуги он попал в кресло начальника управления… Читай, читай, — приказывает он кадровику, с испуганной выжидательностью уставившемуся на него: всерьез ли? — С характеристикой познакомь, с анкетой…

Буценко прокашливается и тихо, сквозь неожиданную хрипотцу, начинает:

— Дробанюк, Константин Павлович, тысяча девятьсот сорок третьего года рождения… образование высшее, закончил заочно…

— Так и знал, что заочно, — замечает управляющий и кивает кадровику: продолжай, мол.

Тот, перелистывая личное дело, монотонно вычитывает оттуда данные об основных вехах жизненного пути Дробанюка. Внимательно слушая, Младенцев легким движением головы реагирует на те или иные подробности, словно находя в них подтверждение своим мыслям.

— К судебной ответственности не привлекался… За границей родственников не имеет… — продолжает кадровик. — В быту не…

— Все ясно — он ангел, — прерывает его управляющий. — Это ж надо какая розовая биография у человека! Дух захватывает… Не привлекался, не состоял, не был — сплошные «не»! Так почему бы и не поставить?! — Он с нажимом произносит последнее «не». — Во главе чего-нибудь, разумеется. Например, управления…

— Вот именно, — поддерживает Куколяка.

— А где, уважаемый, там «да»? — пальцем подзывает на папку управляющий.

Кадровик озадаченно моргает ресницами.

— В к-каком смысле, Геннадий Михайлович?

— В прямом, Буценко, в прямом. Тебе непонятно? Ну, что хорошего успел сделать за свои сорок лет Дробанюк Константин Павлович? Там это зафиксировано? Хотя бы велосипед какой-нибудь паршивый своей собственной конструкции он предложил?

Буценко с недоумением листает личное дело, и по выражению его лица можно понять, что он так и не понял, что от него требуется.

— Н-нету, Геннадий; Михайлович, ни про велосипед, ни про… — беспомощно разводит он руками.

— То-то и оно! — пугающе говорит управляющий, переводя свой обличающий взгляд на зама.

— Так ведь как принято?! — поспешно отбивается тот. — Прежде всего если у человека с анкетой в порядке…

— Вот, вот! — иронически подхватывает Младенцев. — Была бы анкета, а креслице найдется! — Затем заметно суровеет — До абсурда докатились! Лишь бы «не» и «ни» было в избытке! А надо, дорогой Дмитрий Калистратович, на первое место ставить деловые способности человека, а уж потом интересоваться, не охмурил ли ненароком какую-нибудь заезжую красавицу из Буэнос-Айреса…

— Да я что — против? — вспыхивает Куколяка, и его обширная проплешина окрашивается в розовый цвет. — Я говорю о том, что так сложилось на практике, что…

Управляющий опять не дает ему договорить.

— Сложилось? — гневно спрашивает он. — А позволь-ка поинтересоваться: кто в этом виноват?

— Ну откуда я знаю?! — сердится Куколяка, ерзая под обличающим взглядом Младенцева, направленным на него в упор.

— А кто же знает? — не дает ему спуску тот.

— Прошу, конечно, прощения, Геннадий Михайлович, но вы сами утверждали Дробанюка начальником управления! — подпрыгивает зам, как задиристый петушок.

— Отчасти верно, — спокойно реагирует на это управляющий. — Я ведь тогда был сравнительно новый человек в тресте… А кто мне документики подсовывал на этого Дробанюка? — обводит он поочередно требовательным взглядом зама и кадровика. — Не вы ли в том числе, голубчики? — И выпрямляется в кресле с оскорбленно независимым видом. — Так-то… — Помолчав, он произносит более примирительно — А теперь вот неизвестно, что делать с этим Дробанюком…

Младенцев задумчиво барабанит пальцами по столу. Насупившийся Куколяка сопит — видимо, обиделся. Кадровик озабоченно роется в папке.

— Так что будем делать с Дробанюком, спрашиваю? — вдруг резко, с металлом в голосе говорит управляющий, откидывая свою волнистую гриву. — Гнать в три шеи, несмотря на розовую биографию?

— Зачем же так? — кривится зам.

— А по вашим данным, кроме анкетных, его на ракетный выстрел к руководящей работе подпускать нельзя! — с убежденностью произносит Младенцев. — Рядовую работу ему тоже, оказывается, нельзя доверить. Значит, остается одно — выгнать его ко всем чертям… Что — негуманно, Дмитрий Калистратович? — атакует он зама, приняв его насупленность за активное несогласие.

— Нас могут не понять, Геннадий Михайлович, — глядя куда-то вниз, мимо стола, тихо роняет Куколяка. — Скажут: куда смотрели, когда назначали?..

— Да, елки-моталки, ситуация. Самое смешное, что так оно и будет… — вздыхает управляющий. — Послушай, Буценко, — обращается он к кадровику, — а нет у нас чего-нибудь свободного малость повыше? Должностишки какой-нибудь безобидной нету?