Анатолий Наумов - Голубая мечта [Юмористическая повесть в эпизодах]

— Как — ты отказываешься? За дружбу? — делает безмерно удивленное лицо Дробанюк.

— Норма! — поднимает ввepx палец тот. — Пора на отстой…

Как ни уговаривает его Дробанюк, Обыгалов отказывается. И тогда не выдерживает Ида Яновна.

— Да что ты пристал, как с ножом к горлу?! Видишь — человеку пора домой. Лучше проводи его…

— Дама — в точку, — замечает Обыгалов. — Я пойду…

Охая и ахая, Дробанюк идет за гостем в прихожую и уже там — отступать дальше некуда — решается намекнуть насчет балыка и икорки.

— А может, на посошок? И загрызнем. Конечно, насчет балыка или там икорки у нас на этот раз пробел… Это товар по твоей части…

— О! — поворачивается к нему Обыгалов. — Хорошо, что напомнил…

Сердце у Дробанюка замирает в радостном предчувствии.

— Ты, кажись, насчет какого-то большого начальника говорил… Ну, который в гостях у тебя был?..

— A-а, да! — утвердительно кивает Дробанюк. — Начальник главка. Фигура! Большой человек.

— Во, во! — подхватывает Обыгалов. — А я — маленький.

— Ну уж! — подобострастно хмыкает Дробанюк.

— А могу стать большим. Ежли ты поможешь.

— Я-а? — удивляется Дробанюк.

— Пусть твой начальник замолвит словечко где нада, чтоб мне на развоз отпускали продукт повышенного спроса. Ну, балык, икорку…

— A-а… А что, тебе н-не дают их? — заикаясь, выговаривает Дробанюк, с ужасом воспринимая смысл просьбы.

— Если б давали!.. — обиженно цедит Обыгалов, грозя кулаками кому-то невидимому. — Так пусть твой начальник похлопочет, ладно! А я уж тебе завсегда сделаю, ежли надо будет.

Он протягивает на прощание свою детскую ручонку. Дробанюк механически жмет ее и долго еще смотрит в дверь, за которой тот скрылся. Когда же он поворачивается, перед ним, грозно подперев руки в боки, вырастает Ида Яновна.

— Ну, что скажешь? — уничтожающим тоном спрашивает она. И дает мужу звонкую пощечину. — Вот тебе за большого человека. Вот тебе за маленького, — бьет она по другой щеке. — Вот тебе за обоих сразу!..

Гневное выражение на ее лице сменяется гримасой страдания, и Ида Яновна, всхлипнув, уходит в спальню.

Безропотно снесший все это, Дробанюк еще долго стоит в каком-то оцепенении. Потом идет в зал, садится за стол и, залпом опрокинув полстакана коньяку, свирепо вгрызается в гусиную ножку, которую взял с тарелки Обыгалова. «Хорошо, что хоть гусь целый остался, — думает он, со злостью пережевывая мясо. — Да и я тоже хорош гусь… Это же надо — какого-то алкаша за стоящую птицу принял!..»

робанюк на ощупь находит на тумбочке у изголовья часы и дергает за шнурок торшера. Половина четвертого, кошмар! Никогда еще он в такое петушиное время не просыпался по доброй воле, а теперь вот — пожалуйста. Да, собственно, какая тут добрая воля? Довели до бессонницы, а может быть, и до инфаркта…

При мысли об инфаркте у Дробанюка внутри все обрывается, и он, плотно приложив к сердцу ладонь, чутко прислушивается, не дает ли оно сбой. Но сердце стучит довольно равномерно, и тогда Дробанюк, не веря этому, нащупывает на руке пульс и сверяет толчки в вене с бегом секундной стрелки на часах. На первый раз выходит шестьдесят пять — подозрительно мало, и он считает снова и снова, с некоторым разочарованием убеждаясь, что обмана тут нет. И тогда Дробанюк приходит к выводу, что не помешало бы измерить давление — может, в нем вся загвоздка? Иначе откуда бессонница, если сердце тарахтит вроде бы ритмично, да и пульс никуда не торопится?

А вообще-то, что он, Дробанюк, знает об этом самом инфаркте? Какие тут должны быть симптомы? Ну, слышал — того подкосило, этого, а так ни разу не интересовался, что это за штука, какие у инфаркта симптомы? Одно ясно — инфаркты зарабатывают на крутых виражах жизни, на опасных поворотах судьбы. Вот как у него сейчас, когда это сволочь, Бязь, пацан, сопляк, без году неделя в управляющих, добился таки, чтобы убрать его, Дробанюка, настоял перед комбинатом. Заартачился: или я, или этот бездельник!.. Да еще язвенник-трезвенник Поликарпов вовремя в тресте креслице занял, кругломордая выскочка! Вот и пошли в атаку тандемом, как бульдоги! Не нужен им, видите ли, зам без портфеля и без понятия! Им надо срочно, сию секунду, работу по общим вопросам на должный уровень поднять, а Дробанюк, сякой-такой, костью в горле, не пущает! Место ключевое зря занимает!..

«Да, — вздыхает Дробанюк, — вираж случился еще тот, занесло на повороте капитально. Тут не то что инфаркт схватишь, инсульт впридачу получишь! И нечего успокаиваться, что внутри что-то еще трепыхается. Может, оно трепыхается по инерции, а не сегодня-завтра тормознет навсегда… Не случайно же сон пропал. В общем, надо будет, — размышляет Дробанюк, — обязательно заглянуть к Ярозубову, проконсультироваться. А то как бы чего не вышло…»

Дробанюк выключает торшер и пытается заснуть. В голову лезут мрачные мысли. Что с ним будет теперь? Как все сложится?.. Конечно, в тресте ему уже не удержаться, это ясно. Бязь прямо сказал, что они вряд ли сработаются вообще. Ишь, какие словечки употребил: вряд ли вообще! Намек прозрачный… А потому, оказывается, не сработаются, что Дробанюк, видите ли, по его мнению, не умеет и не хочет работать, поскольку исключительно личных дел мастер. Это ж надо — личных дел мастер!.. Остряк нашелся!..

Заснуть Дробанюку не удается, он беспрерывно ворочается, не в состоянии долго лежать в каком-то одном положении. Была бы рядом жена, не терпящая, чтобы ей мешали спать, она бы давно вытолкала его с кровати. Но Ида Яновна далеко, она уехала на неделю в Харьков к родственникам, и Дробанюк в спальне сам. И если вчера еще это было бы для него даже приятным, то сегодня отсутствие жены лишь усиливает чувство одиночества и обреченности. Не легче, однако, будет, когда она вернется. Ведь вернется-то она уже не Идой Яновной, а Зинаидой Куприяновной, поскольку придется протягивать ножки по одежке. Муженек-то больше не зам управляющего, он вообще теперь никто, и неизвестно, что его ждет. Может, он завтра сляжет насовсем…

Дробанюку становится жаль себя, к горлу подкатывает, перехватив дыхание, комок. Дробанюк в страхе подхватывается с кровати и бросается к балкону. Предрассветный воздух обдает лицо влажной прохладной свежестью: на улице сеет мелкий, едва различимый дождь. Дробанюк долго стоит на балконе, словно оцепенев, пока не покрывается гусиной кожей. Он оставляет балкон открытым, и вскоре оттуда доносится, как дождь, усиливаясь, затевает барабанную дробь. От этого на душе становится вконец муторно. Дробанюку кажется, что он вот-вот потеряет сознание. Он хватается за телефон, чтобы позвонить Ярозубову, и лишь в последний момент до него доходит, что еще ночь, что Яро-зубов наверняка пошлет его ко всем чертям и будет прав.